Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Чаплин как никто угадал значение искусственности и условности в кинематографе. Такой фигуры, как показал этот артист, в жизни, вероятно, не найти. Шарло почти кукла, почти марионетка, о которой мечтал Гордон Крэг. Благодаря этой своей исключительности фигура Шарло резко бросается в глаза, прекрасно запоминается и представляет большие выгоды при съемке. Само собой разумеется, кукольным, точнее – цирковым является наряд Шарло и некоторые ужимки. Игра этого артиста – сложное психологическое явление, она человечна и совсем не кукольна. Но внешний облик Шарло – торжество условности, искусственности, артистичности. Меня несколько удивило, что такой ценитель кинематографа, как кн. С. Волконский, считает едва ли не самым ценным на экране то, что безыскусственно. Артисты, играющие свою роль, их грим, условные жесты, костюмы и т. д., в самом деле нередко проигрывают от сравнения с природой, животными и обыкновенными людьми (не артистами). Тут кн. С. Волконский совершенно прав. Но сила и обаяние кинематографа далеко не исчерпываются фотографией живой природы.

Мне хочется нарочно прибегнуть к примеру, самому незаметному и все-таки стоящему серьезного внимания. Я говорю о кинорекламе. Бумажные драмы, где рекламируют шоколад такой-то фабрики или запонки такого-то магазина, нередко художественнее, чем иная длинная пьеса с живыми людьми и живой природой. Картонные фигурки часто веселят и забавляют публику; многие во время антракта не покидают место только для того, чтобы не пропустить «Пюбли-Сине»[408]. Какой-нибудь невероятный бумажный негр, совершающий героические подвиги, чтобы раздобыть драгоценную зубную пасту, или страшный раскрашенный лев, становящийся тихим и кротким при виде плитки шоколада, имеют иногда самое прямое отношение к настоящему искусству

Я не случайно заговорила об этих картонных фигурках в статье, посвященной Чаплину. Есть в костюмах Шарло и в некоторых его нарочито механических жестах что-то общее с персонажами «Пюбли-Сине». Мне приходилось сравнивать обаяние Дугласа Фэрбенкса с тем чисто звериным обаянием, которое исходит от головы беззвучно рыкающего льва в медальоне «Метро-Гольдвин». Костюм и кое-какие жесты Шарло имеют что-то общее с картонными фигурками кинорекламы[409], например хотя бы с котом Ратапуалем. Этот на редкость удачный образ «Пюбли-Сине» одним своим появлением вызывает тот же смех и ту же симпатию, какую вызывает фигура Шарло. Походка Ратапуаля, его длинный пушистый хвост и все, что он делает, напоминает о серьезной роли искусственного и условного на экране. Внешность Шарло напоминает о том же.

По внутреннему содержанию эта фигура, конечно, неизмеримо сложнее. Шарло – яркий и глубокий кинематографический тип, это пока что лучшее достижение «великого немого».

Приглядевшись к игре Чаплина, нельзя не согласиться, что кинематограф – самостоятельное и новое искусство.

Печатается по: Возрождение (Париж). 1928. 23 июня.

Валентин Парнах НОВАЯ ПОБЕДА ЧАПЛИНА

Больше двух лет со времени первоклассной «Погони за золотом» в Европе не появлялось новых фильм Чаплина.

И снова в фильме «Цирк» Чаплин лишний раз доказал, что он не только замечательный актер, далеко оставляющий за собой Кейтонов, Фэрбенксов и др., но большой поэт, подлинности и изобретательности которого не устаешь удивляться.

Безнадежно разочарованный в жизни, Чаплин глазеет на всякого рода приманки. На ярмарке карманный воришка, вытащивший у некоего джентльмена из кармана бумажник и накрытый владельцем, успевает вложить деньги в карман Чаплину. Чаплин обнаруживает столь непривычное для него богатство, гордо заказывает себе вафли, готовится расплатиться, когда его неожиданно накрывают. Начинается неизбежная погоня. Он мчится по направлению к баракам, где вращаются механические истуканы; подражает им. С большим трудом полисмен узнает в нем живого человека. Погоня возобновляется. Оба попадают в галерею зеркал, в лабиринт, откуда нелегко выбраться. На ощупь, кое-как они вырываются из этого плена и стремительно вбегают в цирк в разгар клоунского действия, на арену, где вращается деревянный круг. Чаплин и полисмен, вскочив на него, гонятся и борются. Публика принимает этот бег за новый номер программы и неистово рукоплещет небывалому актеру.

Не понимая, в чем дело, возмущенный директор цирка выгоняет полисмена. Мало-помалу он замечает, какой клад нашел в Чаплине. Директор хочет сделать из него клоуна, но на репетициях ничего не выходит. Чаплин слишком самобытен, чтобы исполнять обычные трюки. Тогда его делают своего рода помрежем. Он вбегает с целой башней посуды в руках, падает, раскланивается, и даже эти простейшие движения непобедимо действуют на публику. Он знакомится с наездницей-танцовщицей, дочерью директора, очаровательной Мэрной Кеннеди.