Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Надо сказать, что фильм производит сильнейшее впечатление. Россия… Живая Россия в прошлом и настоящем… Впечатление усиливается ощущением напряженного интереса зрителей. В других кино – это развлечение, приятный вечер. Здесь – жгучий интерес к событиям в великой стране.

Чехи знают Россию. По отношению к России это – не вполне иностранцы. Многие жили в России старой и страстно хотят жить в России будущей, обновленной. Есть тут, в Чехословакии, большая организация: чехи из России. Выселенцы после революции. Они знают русский язык, хорошо знают и старую Россию, связаны с ней не только воспоминаниями, но и сложным переплетом интересов. Поэтому и советскую пропаганду вести здесь труднее: из черного здесь не сделаешь белого…

Картина должна изображать Россию с октября 1917‐го по 1929‐й. Февраль 1917 г. пропущен. Хотя падение царизма произошло в феврале, но разве для большевиков это была революция? Февраль не осмелился даже растоптать «железной пятой пролетариата» исторические памятники.

Картина начинается изображением Октября: на земле – эмблемы поверженного царизма – валяется корона, гигантский памятник разломан, изрублен на части. Среди обломков – мальчик в полушубке; молодое поколение без царя.

Да, все это мы видели в натуре там, в Москве. Когда ломали памятник Александру III около храма Христа Спасителя. Так же долго валялись и ржавели металлические части: корона, рука, куски плаща и т. д. И так же были пытливые дети – среди обломков…

Улицы Петрограда. Толпа. Демонстрация. У Смольного автомобили. Солдаты… Вольница в костюмах: шапки набекрень, шинели нараспашку. И это все знакомо. Не хватает лишь… семечек.

«Аврора». Зимний дворец. Разрушенный угол дворца. Это – неправда. «Аврора» ведь не стреляла… Временное правительство было взято вооруженной толпой солдат с Антоновым-Овсеенко во главе. Неверна и надпись на транспарантах: «Мира! Мира!». Тогда так не писали. Было написано всюду: «Долой войну!». Есть все-таки разница – в смысле.

Троцкий на автомобиле. Его речь – к солдатам. Деревня. Поезда разбрасывают массу прокламаций. Вооруженные крестьяне. Разрушение усадеб не показано. Поэтому и «вооруженные крестьяне» выглядят статистами без движения. Ненатурально.

Брестский мир… Австрийский генералитет… Германский генералитет… И штатские, большевики… Среди них всем нам знакомая левая эсерка Биценко. Увековечена и она, и они, большевики в Бресте…

Опять Петроград. Ленин… Говорит речь несметной толпе… Бурные аплодисменты в кино… Крики чехов: «To je hanba, hanba!» («Это – стыд, стыд!»). «To je hanba, hanba…»

Гражданская война… Русские города. Беженцы. Жалкие, несчастные, с застывшим ужасом в глазах.

Генерал Юденич. Колчак. Каледин. Корнилов.

Опять аплодисменты в кино… Шум. Свист. Голос дирекции сверху – по-чешски: «Просим вас, pane a panove[440], своих симпатий не выражать…»

Своих симпатий не выражать… Это можно? Во время русской Гражданской войны? Нет, нельзя даже в маленьком чешском кино, на Спаленой улице… И потому возбуждение публики неостановимо…

1918–20 гг. Умершие улицы Москвы. Кузнецкий мост. Опустевшие витрины когда-то блестящих магазинов. Надпись: «Продовольственный магазин МСПО», но в окнах нет даже конской ноги или чечевицы… Так тогда было. Продовольственные магазины – без продовольствия…

Интеллигенция, бывшие представители аристократии продают вещи на рынке… На лицах – прекрасно переданное страдание. Трудовая повинность, интеллигенты-горожане рубят в лесу дрова.

А вот и они, беспризорные дети… Крики чехов: «Ого-го-го!» Шум. И снова: «To je raj!»[441]

А вот хлеб, его не забыть никогда… Черно-серый камень. Его держат [на экране] долго-долго… Под все усиливающиеся крики: «Ого-го-го! To je sovetsky raj! Hanba, hanba!»[442] Шум, движение.

Нет, это не вечер удовольствия. Нервы натягиваются… К мелькающим картинам прибавляются свои, в воображении… И стучит сердце… А сейчас, сейчас?.. Какой хлеб там едят? Теперь, теперь?

Пусть скорее мелькают эти страшные картины прошлого. Что теперь? Ведь будет показан 1929 год, двенадцатый год революции… Какой хлеб?.. Где сытые дети?

Кто составлял эту картину? Контрреволюционер? Потому что – где счастье? В ней отсутствует счастье, в ней нет достижений. Кто составлял?

Понятно. Надо сначала показать страдания, «цену революции». А потом то, что на эту цену куплено. Ждем…. Пусть уберут скорее картины этих лет, мы ведь их пережили.

Да, несомненно, картину составлял какой-то закоренелый контрреволюционер; достижений не показано.

Нет ни белых булочек, ни магазинов, полных добра. Почему?

Да ведь эта картина показывается в России. Как же там показать то, чего нет. Очереди 1929 года. Их не показывают. Но зато не показывают и витрин советских магазинов 1929 года. Нельзя… Быть может, и там закричали бы: «Стыд, стыд, ложь!» Покажите, как стоят в очередях! Покажите хлеб 1929 года с тараканами, с гвоздями – серо-черный, мокрый, мокрый… Тот самый, сообщениями о котором полны советские газеты.

Никаких достижений нам не показали. Ни духовных, ни материальных…