Киноповести

Записка доходит до Николая.

Пользуясь вынужденной паузой, он разворачивает ее, читает нахмурившись. В глазах его мелькает улыбка, он складывает, рвет записку и сует обрывки в карман.

— Видели, братцы? — визжит, вскочив на эстраду, маленький солдат Граф. — Измена, братцы! Видели, как он записку рвал. Вот они, большевики, — продался! Говори, продался? Продался буржуям! — подступает он к Николаю.

Раздается рев негодования.

— Измена!

— От контры инструкцию получил!

Часть солдат заступается за Николая, один из них пробует взять слово в его защиту. Но это еще более разжигает страсти. Заступников оттесняют, солдаты вскакивают на подмостки, плотно окружают Николая. Ему угрожают, тыча в грудь винтовками.

— Говори!

— Что за записка?

— Измена!.. — несется крик. — Записка! Записка… Записка…

— Измена!

Нюша пробирается вперед. Она кричит, но ее никто не слышит. Бледная, в сбившейся косынке, разрывает руками путь, но сквозь толпу солдат не пробиться.

— Это я, я… — кричит Нюша. — Товарищи, ради бога! Это я писала!..

Даже стоящие рядом не слышат, не слушают Нюшу. Люди возбуждены… Бурлит негодование.

— Пустите, проклятые!

Царапаясь, кусая солдат, Нюша рвется вперед.

— Черт! Кто тут кусается?

Николай схвачен, его держат десятки рук. Кожаная куртка разорвана.

— Ага! — торжествующе вскрикивает Граф, вытаскивая из кармана куртки Николая куски записки. — Попался! Вот она, братцы, самая инструкция…

— У… гад!.. — кто-то толкает Николая. — Шкура, продался буржуям!

Говорить ему не дают. Все кричат сразу во сто глоток.

Высокий черномазый солдат вырывает из рук Графа обрывки записки и, наклонившись над столом, складывает ее. Несколько болельщиков с горящими ненавистью лицами помогают ему.

— В комитет! — кричат одни.

— К стенке его! — орут другие.

— И второго хватай! Не выпускайте Петренку! Одна шайка-лейка!

Схватывают и Петренко, скручивают ему руки за спиной.

Обоих волокут вниз с трибуны.

Кипение дошло до высшей точки.

Нюша бьет в спины, царапается, плачет, но пробиться вперед не может.

Николая ведут вниз по ступенькам.

И вдруг в группе солдат, наклонившихся над столом, что-то произошло. Смущенный Граф отступает. Раздается смех.

— Стойте, товарищи! — черномазый солдат поднимает руку. — Стойте! Тут ерунда получилась.

Ему трудно успокоить толпу, но постепенно один за другим солдаты начинают прислушиваться.

— Братцы! — надрывается черномазый. — Не губите людей, братцы! Слушайте, что тут писано… Это личная записка, товарищи!

Наконец все успокаиваются, и солдат читает:

— «…люблю тебя больше жизни… ты мой… ненаглядный… целую тебя бессчетно раз… Твоя дура Нюшка». Вот она какая, «инструкция»!

Солдат шлепает по шапке Графа, и тот, опозоренный, исчезает с трибуны.

Смех возникает не сразу — то в одном, то в другом месте, он ширится, растет, и вот уже хохочет весь митинг.

— Ну и здорово!

— Вот так шпиён!

— «Ты мой любимый»! — кричит, смеясь, Николаю белобрысый солдатик. — «Ты мой ненаглядный»!

— Привет Нюшке! — слышится с другой стороны.

Волнами перекатывается по толпе хохот, а посреди этой веселой толпы затерялась маленькая фигурка Нюши. Она плачет, закрывая лицо руками.

— Ура товарищу Игнатьеву! — кричит кто-то.

Мощное «ура» проносится в ответ. Николая поднимают и несут обратно к трибуне те самые солдатские руки, которые только что готовы были растерзать его.

Нюша плачет все сильнее и сильнее.

Гремит «ура!»

Г о л о с  г е н е р а л а. О событиях в полку я узнал много позже от товарищей. А в то время я охранял арестованных офицеров.

Семен стоит с винтовкой возле двери, за которой заперты арестованные. Пустая штабная комната, где стоит Семен, выходит окнами во двор казармы. Отсюда видны окна зала и за ними солдатская масса, митинг.

Штаб едва освещен слабым желтым светом угольной лампочки, горящей под потолком.

Но сквозь раскрытое окно в комнату по временам падает яркий свет раскачивающегося уличного фонаря.

Семен, стоящий с винтовкой у двери, то освещается этим светом, то остается в тени. Он прислушивается к тому, что творится за запертой дверью, наклоняется, глядит в замочную скважину.

Несколько офицеров сидят прямо на полу в пустом помещении. Сергей нервно ходит из угла в угол, кусает ногти.

Вдруг, услышав что-то, Семен вскидывает винтовку и поворачивается ко входу.

— Стой, кто идет?

Никто не отвечает, но шаги приближаются.

— Стой, говорю! Кто идет?

Ответа нет. Дверь приоткрывается.

— Стой, стрелять буду!

Щелкает затвор.

В раскрытой двери — Ирина. Семен опускает винтовку.

— Это вы…

Не отвечая, Ирина подходит ближе. Она в темном костюме, затянутом в талии, в маленькой шляпке с сиреневой вуалью.

— Я, как видите… Здравствуйте, Семен, — тихо говорит она.

Несколько мгновений они молча стоят друг против друга. Вокруг — никого. Свет уличного фонаря пробегает по ним, выхватывая из темноты то окаменевший рот Семена, то холодные глаза Ирины.

Г о л о с  г е н е р а л а. И как только у меня не разорвалось сердце, когда я ее увидел… А внутренний голос шепчет мне: «Берегись, Семен, это твой враг».

Раскачивается, раскачивается на ветру уличный фонарь, попеременно освещая то Семена, то Ирину.