Киноповести

Со льда на берег взбираются Котовский и пять партизан.

Измученные, раненые, они останавливают на берегу коней. Спешиваются…

По ту сторону Днестра видны пожары, слышна далекая стрельба… доносится чей-то жалобный крик.

Сурово смотрят партизаны на родной берег. Молчат…

К о т о в с к и й. Мы еще вернемся домой…

КОТОВСКИЙ НАПРАВИЛСЯ В ОДЕССУ. НО ОДЕССА БЫЛА ЗАНЯТА ГАЙДАМАКАМИ И АВСТРИЙСКИМИ ОККУПАЦИОННЫМИ ВОЙСКАМИ.

Улица в Одессе. Падает снег. Гуляет нарядная публика. Проходят гайдамаки, проезжает австрийский офицер. Котовский оставляет за углом своих партизан и сворачивает в переулок.

Перед осевшим низеньким домом он задерживает шаг.

Взглянул на номер. Проходит дальше. Незаметно оглядывается. Возвращается. В доме две лавчонки. По обеим сторонам дверей табачной лавки нарисованы пучеглазые турки на корточках, с мундштуками кальяна в зубах.

Над молочной на вывеске толстая корова, которую доит круглолицая девка, а рядом два чудовищных голландских сыра. На вывеске написано: «Молочная «Рио-де-Жанейро». С. Кисляковский».

Открылась дверь. Раздался звонок.

За прилавком появляется хозяин — смуглый одессит в белом переднике и клеенчатых нарукавниках.

Х о з я и н. Доброго здоровья. Что прикажете?

К о т о в с к и й. Видите ли (оглядывается), я хотел у вас узнать…

Х о з я и н. Узнать? Чего?

К о т о в с к и й. Не можете ли вы мне сказать…

В лавку входит женщина.

К о т о в с к и й. …сколько стоит фунт масла?

Х о з я и н. Могу вам предложить высший сорт, ароматичное масло, пожалуйста, понюхайте, вот возьмите, попробуйте, нет, вы попробуйте…

Ж е н щ и н а. Мосье Кисляковский, у вас не будет разменять пять карбованцев?

Х о з я и н. Нет, мадам, извиняюсь, я без мелочи. (Котовскому.) Прикажете завернуть фунт?

К о т о в с к и й. Заверните.

Женщина выходит.

К о т о в с к и й. Слушайте, я хочу узнать у вас, где мне найти Воловика?

Х о з я и н. Кого? Воловика? Какой Воловик? Никакого Воловика я не знаю. Вы что-то ошиблись.

К о т о в с к и й. Слушайте, Кисляковский, вы не таитесь. Я ведь не кто-нибудь, я бывший каторжанин…

Х о з я и н. Молодой человек, вот ваше масло, и я не знаю никаких каторжанинов… Платите.

Дверь захлопывается за Котовским. Хозяин приоткрывает внутреннюю дверь. Тихо что-то говорит.

Два человека входят в лавку. Один быстро подходит к входной двери и в щелку смотрит вслед уходящему Котовскому.

За углом ждут партизаны. Возвращается Котовский.

Д е м б у. Ну, что?

Котовский отдает ему пакет.

Д е м б у. Что это?

К о т о в с к и й (грустно). Фунт масла.

Одесский порт. Из складов движутся цепочки грузчиков. Издалека слышится пьяная песня. Кабанюк о чем-то говорит с хмурым грузчиком. Тот пожимает плечами. Отходит.

…Из кабачка понуро выходит Дембу.

…По улице, вглядываясь во встречных, проходит Котовский.

Бульвар. На скамье сидят Дембу и Мельников. Подходит Котовский, утомленный, сумрачный. Садится рядом.

М е л ь н и к о в. Ни с чем?

Котовский молча покачал головой.

Д е м б у. Вот тебе и большевики. Может быть, их и нет вовсе в Одессе.

Котовский мрачно молчит.

Д е м б у. Спрятались — концов не найдешь…

К о т о в с к и й (мрачно). Радоваться надо. Хорошая конспирация.

Д е м б у. Что же ты не радуешься?

К о т о в с к и й (мрачно). Я радуюсь…

К скамье быстро подходит еще один партизан.

— Григорий Иванович… кто пришел…

К о т о в с к и й. Кто? Говори.

П а р т и з а н. Крешюн.

Д е м б у. Степан?!.

К о т о в с к и й. Где он?

Кафе Фанкони.

За столиками одесситы. Играет румынский оркестр. Сквозь большие зеркальные окна видна улица. В углу, у маленького стола, Крешюн, Кабанюк и другие партизаны.

Оборванный, грязный, голодный Крешюн ест и рассказывает неторопливо, рассудительно, с расстановкой. Кабанюк пододвигает ему еду.

— …Стучит… Ну, хорошо. Я снял щеколду, открываю дверь. Врывается этот проезжий лейтенант. Ты что, кричит, так твою и так и еще так, ты что сховался — давай сейчас же коня, а то мой издох, так его и так и так, а мне в город ехать, так тебя и так и так. Хорошо, думаю, отдам коня — мне без коня помирать, а не отдам коня — он меня убьет, и тогда мне тоже помирать. Нет, думаю, так получается чересчур обидно. Я беру скалку — и раз его по голове. Хорошо. Он упал и лежит. Тогда я беру его и несу и кидаю в Днестр. Если, думаю себе, он мертвый, то ему все равно, что я его в воду кинул, а если он еще живой, тогда еще лучше, значит… Теперь-то он наверняка уж будет мертвый. Хорошо. Теперь, думаю, что же мне делать? Хозяйства я лишаюсь, крестьянствовать больше не приходится… румыны нам жить все равно не дают. Беру я тогда своего коня — и маху через Днестр к Котовскому. Правильно?

К а б а н ю к. Правильно, Степан, очень правильно.

К р е ш ю н. А у вас что?

К а б а н ю к. Без полпуда каши не расскажешь.

В т о р о й  п а р т и з а н. Мы теперь очень переменились. Ты нас и не узнаешь.

К р е ш ю н. А что?

К а б а н ю к. У нас теперь курс.

К р е ш ю н. Что?

К а б а н ю к. Курс. Программа. Мы теперь глупостями не занимаемся.

Т р е т и й  п а р т и з а н. Держим курс на партию большевиков. Присоединяемся.

К р е ш ю н. А что они хотят?