Киноповести

— Извольте-с… мне, собственно, желательно только получить от вас подробные сведения об интересующей вас личности. Так сказать, для успеха дела…

Всем противно. Курят, ходят, сидят, не глядя друг на друга.

— Видите ли… — Рутковский откашливается. — Наружность у него самая обыкновенная… таких много… Ну, роста он среднего, ниже среднего… несколько коренастый, рыжеватые волосы.

— Л-лысина, — отвернувшись, говорит Жуков.

Рутковский изумленно взглядывает на него и, ухмыльнувшись, продолжает:

— Да, лысина, глаза (вспоминает) карие… светло-карие… большой лоб… да, огромный лоб… очень подвижное лицо… прищуривается.

— К-картавит… — все так же отвернувшись, произносит Жуков.

— Да, довольно мило картавит.

— Не из евреев? — быстро спрашивает филер.

— Нет, — с досадой отвечает Рутковский.

Карнаухов морщится.

— Одевается просто… — продолжает Рутковский.

— Н-носки ботинок загибаются кверху… — глядя в окно, добавляет Жуков.

— Что вы! Вот никогда не замечал!

— Ну, ему лучше знать, — рядом жили в эмиграции, — иронически говорит Карнаухов.

— Оставьте м-мою эмиграцию в покое…

Филер, скромно кашлянув, спрашивает:

— Уши какие, не изволили заметить?

— Уши… Не знаю… обычные уши… Очень подвижен, ни минуты не остается спокойным…

Жуков, привстав, показывает.

— Л-любит делать так… — Он закладывает большие пальцы за проймы жилета.

Филер вскакивает:

— Ульянов. Владимир Ильич Ленин?

— Да.

— Как же, как же, приходилось… — говорит филер. — Еще бы!..

— Ну ладно, об условиях с вами сговорятся. Действуйте…

Филер встает.

— Счастливо оставаться.

Протягивает руку, но Рутковский на этот раз делает вид, что не замечает ее. Филер отходит от стола, возвращается, мнется. Наконец, ухмыляясь, говорит Рутковскому:

— А я ведь вас знаю, Александр Иванович…

Рутковский недоуменно на него смотрит.

— Извольте вспомнить, когда в девятьсот шестом году вас из Петербурга выслали… Это я-с… Моя работа… Не предполагал, что такая почтенная личность… Прошу прощения.

— Ладно, идите… — брезгливо говорит Рутковский.

Филер с Кирилиным выходят в переднюю.

— Брезгуют… — хихикает филер.

— Иди-иди…

Жуков резко вскакивает:

— К-какая все-таки гадость…

Р у т к о в с к и й. Бросьте, когда дело идет о судьбах русской революции…

Ж у к о в. Будто в помойку окунули… Мы должны остановиться, я требую, чтобы мы остановились…

Вдруг ему в голову пришла какая-то мысль, он задумался, потом говорит:

— А что, если ищейку послать? Есть, говорят, знаменитая собака «Треф»…

Запнулся, смутился. Косится на окружающих:

— А?..

Условный стук. Анна Михайловна подходит к двери.

— Кто там?

— К Константину Петровичу.

В переднюю входит Василий.

— Здравствуйте. Вот принес сухарики. Возьмите.

А н н а  М и х а й л о в н а. Вот и хорошо… А то у нас к чаю ничего нет.

Василий идет в комнату Ильича.

— Давайте, давайте… — Ильич берет у него газеты. — Здравствуйте, товарищ Василий. Садитесь. «Единство», «День», «Русские ведомости», «Рабочий путь», «Вечернее время», «Биржевые ведомости», «Новая жизнь». А где же «Маленькая газета»? Почему не принесли?

— Это хулиганская газета. Я думал, вам ее не надо.

Прищурясь, Ильич смотрит на Василия:

— Я не знаю, как вам. А мне надо. Врагов нужно знать. Принесите завтра.

— Хорошо.

Ильич читает газету, поставив ногу на стул. Он проглядывает сначала лист целиком и уже потом, опираясь локтем о стол, читает отдельные статьи.

Потрескивают дрова в печурке. Василий прислонился к стене. Не в силах бороться с усталостью, разморенный теплом, он закрывает воспаленные от бессонницы глаза.

— Слушайте, вы опять не спали?

— Владимир Ильич, вы же сами не спите.

— Я говорю про вас… Так нельзя, товарищ Василий. Вы меня прошлый раз обманули. Ведь обманули? Убежали?

— Сегодня высплюсь, — виновато бормочет Василий.

— Сегодня… гм… да… вот как раз сегодня-то и не придется.

Ленин уже не сердится, он смеется вместе с Василием.

— Ну, ничего, товарищ Василий, скоро мы возьмем власть, и тогда…

— Да, уж тогда… — подхватывает Василий.

— …тогда тем более не придется спать, — неожиданно заканчивает Ленин.

Василий смеется.

Ильич разворачивает одну газету за другой. То и дело слышится характерное «гм… гм…» в бесконечной гамме оттенков: то это осторожность сомнения, то язвительная ирония, то тревога, то удовлетворенность.

Вдруг Ильич застывает над газетным листом:

— Какая подлость!..

Он стоит, низко склонившись над столом. Еще раз пробегает глазами по строчкам.

— Какая безмерная подлость!.. — Он стучит кулаком по столу. — Где же границы бесстыдству! Читайте!

Швыряет Василию газету и начинает в ярости шагать по комнате.

Охваченный беспокойством, Василий идет к столу. Перед ним «Новая жизнь». Читает:

«Л. Каменев. О выступлении… вооруженное восстание обречено на поражение… губительные последствия — шаг отчаяния!»

Подошел Ленин, тычет пальцем в газету.

— Вот полюбуйтесь, товарищ Василий, как эти святоши, эти политические проститутки нас предали. Предали партию, выдали планы ЦК! Бандиты!..