Читаем Киноспекуляции полностью

В фильме Абрахама Полонски «Скажи им, что Вилли-Бой здесь» Роберт Блейк играет индейца, который пускается в бега, убив человека при самообороне, – и в нем легко узнается современный типаж, политический беженец из «Черных пантер». А его главный преследователь, златовласый Роберт Редфорд, олицетворяет архетип белого героя вестерна. Для полной ясности его зовут Куп, как Гэри Купера.

В отличие от «киношпаны», пришедшей им на смену, эти режиссеры не хотели снимать собственную версию «Психа» («Одетый для убийства»), «Искателей» («Таксист» и «Хардкор»), «Маленького Цезаря» («Крестный отец»), «Флэша Гордона» («Звездные войны») или «Воспитания Крошки» («В чем дело, Док?»).

Эти режиссеры хотели переснимать фильмы в духе Феллини, Трюффо и Ренуара – людей, которыми они вдохновлялись. Когда Полу Мазурски пришлось срочно искать материал для следующего фильма после неожиданного успеха своего дебюта, «Боб и Кэрол и Тед и Элис», он перестал прятать за намеками свою любовь к Феллини и переснял его «8 1/2» под названием «Алекс в Стране чудес». Когда режиссер Боб Фосси перенес операцию на сердце и задумался о смерти, он заглянул внутрь себя и – угадайте, что он там нашел? Тоже «8 1/2»[54].

Авторы «Бонни и Клайда», сценаристы Роберт Бентон и Дэвид Ньюман, изначально задумывали его как голливудский проект для Франсуа Трюффо. Когда Трюффо отказался (испугался, слава богу!), кого же они нашли взамен? Артура Пенна. Единственного голливудского режиссера студийного уровня, который в 1965 году попытался снять в Америке фильм в стиле французской «новой волны»: «Мики Первый» с Уорреном Бейти.

Почти все фильмы Фрэнка Перри похожи на французские. И он такой был не один: «Люди дождя» Копполы, «Загадка незаконнорожденного» Шацберга, «Видения» и «Три женщины» Олтмена, «Любить» и «Песочница» Кершнера можно принять за американские версии европейских картин.

В первой половине 1970-х Новый Голливуд как будто испытывал границы своей новообретенной свободы и опасных тем, на которые ему позволялось высказываться. Поэтому любители кино до сих пор с радостью открывают для себя эти фильмы.

Но простой зритель, не умевший отличить Новый Голливуд от Старого и живший не в Нью-Йорке, не в Лос-Анджелесе, не в Сан-Франциско и не в студенческой общаге, знал одно: если идешь в кино, хорошо бы понимать, про что ты смотришь.

Что простой зритель понял в «2001»?

А в «Уловке-22»?

А в «Брюстере Макклауде»?

А в «Небольших убийствах»?

Если под рукой не было критика, подсказавшего ему свои мысли, смог ли он понять «Пять легких пьес»?

Правильно ли он понял «Джо»?

Если идешь в кино, то хорошо бы, чтобы герой тебе нравился.

Нравятся ли вам Джефф Бриджес и Сэм Уотерстон в «Ранчо Делюкс»?

Конечно нет! Они ублюдки!

Допустим, вам нравится Дональд Сазерленд в «Военно-полевом госпитале».

Но нравится ли вам его Алекс в «Алексе в Стране чудес»?

И должен ли он нравиться?

По крайней мере, в фильме должен быть герой.

Но герой ли Маккейб?

А Трэвис Бикл?

А майор Чарльз Рейн?

А Эллиот Гулд в роли Филипа Марлоу?

А Фриби и Бин?

А Джордж Раунди, персонаж Уоррена Бейти в «Шампуне»? Я не пытаюсь высмеять людей того времени за то, что они не понимали. Я смеюсь над людьми сейчас.

Я показал «Шампунь» одной оскароносной сценаристке, которая раньше его не видела, и на финальных титрах ее реакция была такой: «То есть это фильм о парне, который хочет открыть парикмахерский салон?»

Да, я сейчас смеху ради подставил Кэлли Кури[55], но она ведь не единственная, кто так думает.

Простые зрители знали, что в кино стали грубее выражаться, но это не значит, что они были готовы к «Последнему наряду». Они знали, что фильмы стали более жестокими. Им нравилось, что «Железная хватка» суровее привычных вестернов с Джоном Уэйном, нравился уличный реализм «Французского связного», нравилось, как срывается Дастин Хоффман в «Соломенных псах», как Грязный Гарри расстреливает чернопантеровцев, пожевывая хот-дог, но это не значит, что они были готовы к перерезанию горла в «Дикой банде», к злой пародии на «Поющих под дождем» в «Заводном апельсине», к мужскому изнасилованию в «Избавлении» или к кульминации «Джо».

Зрителям нравились новые смелые элементы в таких фильмах, как «Боб и Кэрол и Тед и Элис», «Филин и Кошечка» и «Шампунь». Им нравились забавные разговоры о сексе в «Лете 42-го», они смеялись над Горячими Губками в «Военно-полевом госпитале», когда весь лагерь увидел ее голой в душе, но это не значит, что они были готовы к сцене в фильме «Где папаша?», когда Рут Гордон кусает Джорджа Сигала за задницу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное