Киносценарии: Нечаянные радости. Светлый ветер. Потусторонние путешествия

— Спасибо, — сказал Самуэль. — Спасибо, мой друг...

— Вот еда, — сказал Филипп. — Возьми с собой... Всю возьми, мне теперь не надо...

И они принялись ногами затаптывать костер.

— У меня такое чувство, словно у меня три ноги или две головы... — устало сказал Филипп.

Ранним утром на платформе узкоколейки Самюэль прощался с Филиппом. Это была единственная железная дорога, недавно построенная в этих местах и связывающая их с морем.

Пыхтел маленький паровозик. Усатый начальник станции ударил в колокол. Самуэль и Филипп обнялись. Когда поезд тронулся, Филипп принялся вглядываться в окна вагонов, чтобы еще раз увидеть друга, но тот неожиданно окликнул его откуда-то снизу. Самуэль ехал, забившись в ящик для инструментов, расположенный под вагоном. Он улыбался Филиппу и махал ему рукой. Коротенький поезд простучал по рельсам и через некоторое время исчез за поворотом.

Филипп спустился косогором и пошел прочь от станции. День был жаркий. Впереди по дороге медленно шел человек, одетый в крестьянскую одежду.

— Нам, кажется, по пути? — сказал Филипп, догнав его.

Незнакомец не ответил. Некоторое время они шли молча.

— Ты не узнаешь меня? — спросил Филипп.

— Нет, — ответил крестьянин.

— Ты умирал, а я причащал тебя...

— Может быть...

— Значит, ты не умер, — сказал Филипп.

— Нет, — ответил крестьянин, — не умер.

Они некоторое время шли молча, искоса поглядывая друг на друга. Вдруг крестьянин улыбнулся.

— Ты что? — спросил Филипп.

— Я тебя помню, — сказал крестьянин. — Хоть лицо у тебя теперь иное... Только опасаюсь я тебя...

— Милый ты мой, — с неожиданной горячностью откликнулся Филипп, — что же меня опасаться?.. Разве такой уж я дурной человек?..

— А добрые они теперь самые страшные, — сказал крестьянин...

— Это верно, — сказал Филипп, — бесчеловечное время наступает тогда, когда добра опасаться надо... Кто тебе добро сулит — от тех и беги... Вот я сейчас проводил друга... Хотя об этом не надо... Об этом после...

— Я тебе тогда не досказал, что видел, — сказал крестьянин. — Стена там обычная, в два кирпича... А за ней, как во сне, всё просто, и ничего удивительного. Это значит, всё воспринимаешь спокойно... Что бы ни увидел, словно простую телегу увидел или что-либо такое...

— Ну зачем ты снова надо мной смеешься, — сказал Филипп, — глупый ты... Да и неинтересно мне теперь всё это... Святость смерти меня более не волнует... Меня волнует святость рождения... Рождается ли каждый со своей мечтой или мечты живут ранее нас и после нас... И бывает ли так одинаково в чистые времена и в нечистые... Ведь и времена, друг мой, бывают чистые и нечистые... Как наше... Нечистое оно... Молитва или ненависть... Зазвонят в колокола, и начнется старое, привычное, ужасное дело... Я непонятное, может, говорю, но у меня недавно сон был страшный... Видения вроде... Нас учили, что дьявол — отец лжи... У лжи одна дорога и один конец — она всегда ведет к человекоубийству... А ведь нас обманули — вот что я понял... Ох, как нас обманули после рождения нашего... Вот почему мы друг друга обманываем. Ты меня, я тебя. А кто-то нас всех понемногу...

— Прощай, — сказал крестьянин и свернул на тропинку, ведущую к горной деревушке.

— Ничего, — сказал Филипп. — Теперь это уже неважно...

Крестьянин неопределенно улыбнулся и пошел дальше своей дорогой мимо каменных стен монастыря.

В трапезной ужинали. Монахи и послушники сидели за длинными столами и молча ели. Во главе одного из столов сидел настоятель о. Мартин. Вдруг он оглянулся и вздрогнул, на пороге стоял Филипп.

Он подошел к настоятелю и, опустившись на колени, припал к его руке.

— Накормите его, — сухо сказал о. Мартин.

Служка усадил Филиппа за стол и поставил перед ним миску каши. Филипп принялся за еду.

Трапеза кончилась. Монахи став цепочкой, двигались к корыту с водой и, вымыв свои мисочки, тихо выходили один за другим. Вскоре в трапезной остались лишь Филипп и о. Мартин.

— А где профессор? — спросил Филипп.

— Его здесь нет, — ответил о. Мартин. — Он заболел. После ужина зайдешь ко мне. Я назначу тебе духовника.

Было ясное свежее утро. У монастырского водоема сегодня было особенно много паломников. Водоем представлял из себя чашу, в центре которой бил фонтанчик, на поверхности воды плавало десятка два деревянных ковшиков. Дежурным монахом при чаше сегодня был Филипп. Он откормился, пополнел, а в его движениях и лице появилось что-то ленивое и безжизненное.

Длинным шестом с крючком на конце он подвигал ковшики к краю чаши. Страждущие крестились, черпали воду и жадно пили. Напившись, они швыряли в водоем монеты и уступали место другим. Водоем был огорожен заборчиком с узорной дверцей, в которую по очереди пускали паломников. Тут же, в тени, были сооружены скамьи для тех, кто ждал своей очереди. Однако мест всем не хватало, и те, кто победней, располагались прямо на земле. Среди них были дети, старики, женщины. Народ, главным образом измученный болезнями и дальней дорогой. Были и вовсе парализованные, привезенные сюда родными. Среди толпы шныряли местные нищие, выпрашивая подаяние.