Киносценарии: Нечаянные радости. Светлый ветер. Потусторонние путешествия

— Всего хорошего, — сказала она Деккеру. — Поправляйтесь.

Европейское лето было в разгаре. Чистенький городок утопал в зелени. Небо, однако, было покрыто облаками.

— Дождь начинается, — сказал Иаков. Он поставил чемодан и надел на профессора плащ. — Зайдемте в кафе, — сказал он, — тут рядом. Переждем дождь и зельцер вассер выпьем.

На улице им дорогу преградила военная колонна. Катились двуколки, шли солдаты, прогрохотала полевая кухня.

Кафе находилось в полуподвальчике, и все столы были заняты. Тут происходил какой-то диспут. Выступали ораторы, и слушатели встречали их то шиканьем, то возгласами одобрения и аплодисментами.

Иаков, поискав взглядом столик, хотел было выйти, но на улице уже шумел ливень и пришлось остаться. Деккер и Иаков стояли на пороге кафе, глядя сквозь стеклянную дверь на улицу. Вдруг один из слушателей, особенно громко выражавший то восторг, то негодование, обернулся и вскочил. Это был Самуэль.

За эти годы Самуэль изменился меньше других. Он, правда, хоть и поседел, но выглядел даже помолодевшим. Движения его были порывисты и энергичны.

— Господи, да ведь это профессор Деккер, — сказал он подходя. — Я видел вас всего раз, и отношения между нами складывались, к сожалению, не совсем... Но тем не менее... Я позднее читал о вас и вспомнил... У меня чудесная зрительная память... Я и вас помню. — обернулся он к Иакову. — Не хотите ли присесть? Я сейчас достану стулья... Часто здесь говорят, конечно, вздор, но иногда, представьте себе... весьма...

Он сбегал куда-то и принес два стула. Деккер и Иаков сели рядом с Самуэлем у его столика.

— Нам бы зельцер вассер, — сказал Иаков.

— Это несложно... — сказал Самуэль и куда-то убежал.

— Всякий раз, когда наступает естественный предел какого-нибудь исторического этапа, — говорил один из ораторов, — те, кто не понимает исторических пружин развития, начинает кричать о последнем пределе научного, философского и религиозного мышления, после которого наступает чуть ли не конец цивилизации и нравственности, а поскольку каждый из этих господ неизлечимо болен обычным бытовым эгоизмом и не мыслит себе жизни без своей нравственности и своей цивилизации, то они неизменно время от времени, в конце того или иного столетия предсказывают и конец света...

Послышались крики одобрения одних и шиканье других.

— А в чем внутренний конфликт религии? — выкрикнул какой-то юноша. — Внутренний конфликт религии освещен недостаточно...

Вернулся сияющий Самуэль, поставил бутылку и стаканы.

— Чудесно говорит, — обернулся он к Деккеру. — Это великий человек... Главное, найти и понять. Мы ведь блуждали во тьме... Сколько у меня даром ушло дней, месяцев, лет... А ведь я смертен. Я весь тут... Я не верю в потустороннюю жизнь... Ах ты господи, господи... Скажите мне, тот чудесный молодой человек... Филипп... Что с ним?

Деккер не отвечал.

— Разве вы не узнаёте меня? — шепотом спросил Самуэль. — Я был с ним всё время... Ради него я оставил семью... Я ведь один давно... — Он повертел стакан в руках. — Но я ни о чем не жалею... Лишь теперь я живу по-настоящему... Я теперь жадно живу...

— Он летал, — продолжал Самуэль. — Это был первый в мире летающий человек.

— Речь идет, — говорил в это время другой оратор, — не об исторически преходящих вещах, а о том, что вечно... Когда человек бессознательно ищет Бога, а сознательно его отвергает, тут-то и наступает его трагедия... Тут-то и заключается трагедия всякого честного материалиста...

— А в чем трагедия честного идеалиста? — выкрикнул кто-то с места.

На него зашикали, кто-то засмеялся.

— Внутренний конфликт религии! — по-прежнему кричал юноша. — Древний Рим пал не под ударами варваров, его съел внутренний конфликт, неотвратимый и неизбежный...

Заспорило сразу несколько голосов. Кто-то свистнул.

— В основе этих рассуждений, — говорил первый оратор, — лежит хорошо нам теперь знакомая игра слов: стремление к добру и правде есть искание Бога... Следовательно, если человек стремится отдать себя служению народу, а это есть добро — то он бессознательно ищет Бога... А так как он не хочет стать на религиозную точку зрения, то он непоследователен... Отсюда ясно, что игра слов о трагедии всякого честного материалиста по своей теоретической ценности не превышает плохого каламбура...

— Но всеобщая цель! — кричал второй оратор. — Чем вы обозначите всеобщую вечную цель человечества, если нет Бога? Обозначьте так, чтобы она понятна была не только отдельным мыслителям, а широким неграмотным массам... И так, чтоб она звала их не к материальному насыщению, а к духовным высотам.

— Пойдемте, — сказал Иаков Деккеру — Здесь шумно...

Они встали и пошли к выходу.

— Позвольте, — заспешил следом Самуэль. — Я все-таки хотел бы узнать...

Они вышли на улицу. Дождь еще лил, но не такой сильный.

— Я хотел бы узнать о Филиппе.

— Он вернулся в монастырь, — сказал Иаков. — Теперь он, кажется, тоже в Европе... Он священник...