— Ах, как жаль, — сказал Самуэль, — настоящая жизнь — вот она... Интересные встречи, борьба, полемика... Вы знаете, вот у меня записано, — он начал рыться в карманах. — Ах, вот оно, в блокноте... Я вам прочту: «Ребячеством является взгляд, согласно которому подлинная жизнь, настроения и действия людей определяются тем, верят ли они или не верят в бытие сверхъестественных существ...» Как замечательно сказано... Правда ведь?..
В это время из кафе донесся крик восторга и бурные аплодисменты. Самуэль кивнул собеседникам, повернулся и побежал назад в кафе.
Верден. 14 сентября 1915 года.
Над землей вспыхивали белые облака разрывов. Каждая вспышка сопровождалась сухим раскатистым грохотом, после чего в воздухе возникали свистящие звуки, неслись вниз и затихали, шурша в траве. Изредка раздавался стук пулемета да несколько одиночных выстрелов то с одной, то с другой стороны. Это была временная передышка.
Солдаты, готовые к атаке, уже сидели в передней траншее в касках, с примкнутыми к винтовкам штыками.
— Капеллан! — крикнул чей-то сердитый голос.
По траншее на голос пробирался капеллан — батальонный священник. Это был Филипп.
Он постарел, под глазами у него висели тяжелые мешки. В руках его была Библия.
— Капеллан? — кричал узколицый солдат с усиками. — Успокойте его, — сказал он, когда Филипп подошел. — Он всем на нервы действует.
Рядом с узколицым в цепи сидел молодой солдатик, совсем мальчик, и плакал, как плачут дети, когда остаются одни в темной комнате.
— Боится, — сказал узколицый и нервно усмехнулся. — Давайте, объясните ему про Бога, про рай...
— Ты больше его боишься, потому и злишься, — сказал пожилой солдат узколицему.
Молоденький солдат между тем, не стесняясь, продолжал плакать, слезы лились у него по щекам. Ремень его каски намок. Филипп снял с него каску и положил ладонь ему на голову.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Александр, — всхлипывая сказал солдатик.
— Вспомни всё доброе, что было у тебя в жизни, — сказал Филипп. — Мать, отца, друзей.
— Мать у меня вдова, — сказал солдатик, припав к руке Филиппа щекой, — отца нет... Я молился всю ночь, не спал, а молился, но мне не стало легче... Я молился, что если уж угодно меня покарать, то пусть я буду изранен, неподвижен, не буду владеть ни руками, ни ногами, ослепну и оглохну, но пусть останется во мне хоть искорка жизни... Помогите мне, отец... Пусть от меня все отвернутся, пусть я останусь один, пусть я буду калекой, пусть я буду несчастным, бедным, лишь бы во мне осталась хотя бы искорка жизни... Помогите мне...
Филипп молча стоял и смотрел на солдатика.
— Прости меня, — сказал он наконец. — Я не умею тебе помочь. Не могу тебе помочь, не могу объяснить, не могу утешить... Хотя только ради этого я и жить-то должен бы был... Может быть, благодаря этому мгновению и жизнь моя смысл имела бы... Прости меня... Я не вижу пути к твоему спасению и не знаю даже, в каком направлении его искать.
— Он спятил со страха, — сказал узколицый. — Вон какой бледный.
— Конечно, — сказал Филипп. — Мне, как и вам, страшно умереть... Не страшно только тем, кто знает, зачем он жил... Кто знает эту великую тайну... Те, кто знают, зачем и для кого жить, истинно святые... Вот где величие и подвиг. В знании этого. Небо нам этого понять не поможет... Небу нет дела до нас... Человек для него слишком ничтожен... Ответ надо искать на земле... Вот единственное, что я понял... Спасибо и на этом...
— Что здесь происходит? — подбежал офицер — Что с вами, капеллан? Говорят, вы больны? Оставайтесь здесь, — сказал офицер. — В офицерском блиндаже...
— Нет, я пойду со всеми, — сказал Филипп.
— Прекратить разговоры! — снова обернулся офицер к солдатам. — Приготовиться!.. Сигнал газовой атаки — частые удары штыком по котелку...
— Внимание, — крикнул кто-то в конце цепи. — Надеть противогазы!
— Надеть противогазы!.. Противогазы надеть!.. — пошло по цепи.
Разом исчезли человеческие лица. Цепь в противогазах, с винтовками наперевес поднялась и двинулась по полю.
Филипп шел вместе со всеми. Цепь не успела пройти и нескольких шагов, как на нее обрушился огненный шквал. По земле поползли облака ядовитого газа. Разрывы терзали воздух, перемалывая на своем пути всё живое. Клубился дым, сотрясалась земля.
Филипп был убит одним из первых.
Над Верденом бушевал ад из пламени и металла. Это в огненной купели крестили двадцатый век.
Рисунки Екатерины Рожковой.
Киносценарии №6, 1996
Фридрих Горенштейн
ПОТУСТОРОННИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ
Киносценарий
Это был обычный английский вечер, освещенный вереницей газовых фонарей. Щелкали бичами кучера кебов, спешили пешеходы в наглухо застегнутых сюртуках, неся под локтем зонтики. Это был XIX век...