Киппенберг

— И все-таки я не отказался бы от таких огорчений, — говорит он, — потому что у вас никогда не может возникнуть ощущение штиля. Или с вами уже так бывало, что вы попали в мертвую зыбь и дрейфуете в океане, и конца этому нет, и сухари плесневеют, и вода протухла?..

— Нет, — отвечает Босков и задумчиво глядит на Киппенберга. Потом осторожно продолжает: — С людьми непросто. Но я это до некоторой степени предвидел.

Киппенберг скрывает всю глубину своего изумления за какой-то ничего не значащей фразой.

— Я просто хотел сказать, что барометр настроения тоже порой показывает низкое давление, — небрежно поясняет он. И резко меняет тему, а Босков не из тех, кто навязывает другим свое участие.

Киппенберг, в мыслях конечно, пытается подвергнуть свое «я» критическому анализу. Ну да, Босков предвидел неизбежность трений между супругами Киппенберг: событие, которое можно предсказать, является частью действительности. Для исследователя, подобного Киппенбергу, не составляет большого труда вскрыть причины, обусловившие возможность этого события. А после сделанных выводов надлежит действовать соответственно. Киппенберг ищет разговора с Шарлоттой.

Что мешает ему предпринять этот разговор незамедлительно? Он усвоил теперь и правила хорошего тона, и безупречные манеры, значит, встали препятствия другого рода. Речь идет о Шарлотте, здесь замешано и глубокое уважение, и почтительность, и — отчасти — боязнь натолкнуться на непонимание или даже на активное неприятие. Киппенберг ни за что на свете не хотел бы обидеть человека, которого он любит. Впрочем, дело придется иметь и со сверхщепетильным Ланквицем. При своем высоком интеллекте Киппенберг естественно не страдает недостатком веры в себя, но он знает, что жизненную энергию своего сверхактивного зятя Ланквиц считает, по сути дела, пережитком варварства. И Киппенберг все откладывает и откладывает разговор. Как следует выносить на совместное обсуждение проблемы супружеского сосуществования — этому еще только предстоит научиться. Да и кто нынче вступает на жизненный путь, предварительно вооружась знанием, что истинная близость жива только безграничным доверием и тесной душевной связью? Однако кому-то следует произнести первое слово, и, возможно, Шарлотта только того и ждет, чтобы он наконец заговорил. Едва им выпадает вечер вдвоем, он подходит к ней, наливает ей янтарного цвета вино и говорит:

— Большая редкость. «Бернкастель» шестьдесят второго года и вдобавок тамошнего разлива. Как видишь, я и в самом деле пообтесался, раньше я не отличил бы мейсенское от рейнского.

Шарлотта, которая любит отдыхать за рукодельем, вяжет на сей раз палантин. Она пригубливает из своей рюмки и одобрительно кивает.

Киппенберг подсаживается к ней.

— Я вот что тебя хотел спросить, — начинает он, пытаясь небрежностью тона смягчить весомость слов, — как, собственно, обстоит дело, можешь ли ты после трех с половиной лет замужества сказать, что ты счастлива?

Шарлотта отвечает спокойно:

— А почему бы мне и не быть счастливой?

— Потому что ты произнесла слова, которые до сих пор звучат у меня в ушах, — отвечает Киппенберг, — звучат как вопрос: что я сделал не так?

— Сколь темен смысл твоих речей, — говорит Шарлотта, отрываясь от вязанья. — Ты про какие слова?

— Да так, про обманутые надежды.

Теперь Шарлотта долго молчит.

— Надежды, — наконец говорит она, — надежды каждый вынашивает в себе самом, чаще всего — в незрелые годы, без должного знания жизни. И надо быть очень большим эгоистом, чтобы упрекать кого-то другого в том, что действительность не совпадает с былыми надеждами. Я ведь тебя и не упрекала, Иоахим. Ты вспомни, я не жаловалась, я говорила, что сама во всем виновата, поскольку меня слишком оранжерейно воспитывали.

— А почему ты ничего не расскажешь мне об этих надеждах? — спрашивает Киппенберг. — Если бы я знал о них раньше, я тогда был бы ужасным эгоистом, не попытайся я хоть как-то им соответствовать.

Шарлотта откладывает в сторону вязанье, отпивает глоток вина и внимательно глядит на своего мужа.

— Даже не знаю, на что я надеялась, и была бы очень рада узнать. Может, на какое-то событие, из которого я выйду изменившейся… — Опять молчание. Потом она договаривает: — Забудь об этом. В каждом человеке есть нерастворимый осадок, с этим приходится мириться.

— Может, он и есть, этот осадок, — говорит Киппенберг, — вполне вероятно, не знаю, над этим стоит задуматься. В случае, если дело коснется перемен, именно мне надлежит идти на риск и прямо и открыто высказать, что я думаю.

Она пытливо глядит на него.

— Мне хотелось бы, — продолжает Киппенберг, — чтобы мы обзавелись собственной квартирой.

Шарлотта встряхивает головой. Это может означать удивление, а может, и неодобрение. Она приводит в порядок волосы, отпивает из своей рюмки. Потом сидит, скрестив ноги, обхватив руками колени, и сосредоточенно ждет.

— Вот такое у меня предложение.

Она кивает.