Киппенберг

— Допустим! — сказал Босков. Видно было, что он воспринял мои слова как вызов. Его руки уже не лежали спокойно на животе, он выпрямился и, подавшись вперед, хлопнул ладонью по столу. — Отвечу вам, мой дорогой, коротко и ясно. Если бы ваша должность предполагала членство в партии, я бы давно уже от вас потребовал той активности, которую вы сейчас проявляете и которой мне пришлось ждать слишком долго, а партийная группа за вас, безусловно, взялась бы как следует. — Он вытер платком лысину и произнес спокойно, но с металлом в голосе: — Вы еще говорили о недоверии кое у кого; без сомнения, в республике есть граждане, от которых нельзя так просто отделаться, ведь иметь дело с людьми дьявольски трудно… Ну, есть у нас в стране эти кое-кто, но толстому Боскову… Скажем коротко и ясно: плевать мне на то, доверяют они мне или нет, пока моя партия может задать им хорошего перцу, если только они посмеют как-то нам мешать! — Он снова откинулся назад и заключил: — Но это обширное поле, как сказал бы Фонтане… А что касается вас, мой дорогой, то будем считать, что наш разговор еще не окончен.

— Согласен, — ответил я и поднялся, на этот раз окончательно.

Но тут раздался телефонный звонок. Машина! Я выхватил у Боскова из-под носа трубку и не успел назвать себя, как Мерк уже завопил:

— Курт хочет с тобой говорить! Слушай, сегодня ночью мы все просто рехнулись. Но бывает, ничего не попишешь! Всякий ошибается!

Дальше уже звучал совершенно бесстрастный голое Лемана:

— Довожу до твоего сведения, что материалы все еще не найдены. Думаю, что они по ошибке попали в какую-нибудь из трехсот папок; поэтому группа будет продолжать поиски. Теперь о нашей программе. Твои предположения оказались верными. Во-первых, Вилли допустил ошибку, когда набивал перфокарты. Я сам должен был догадаться. Кроме того, переключатель стоял не в том положении, так что машина не контролировала данные. И до этого я тоже должен был сам додуматься. Теперь машина работает нормально… Одну минуту…

Воспользовавшись паузой, я успокаивающе кивнул Боскову. Снова раздался голос Лемана:

— Ты еще у телефона? Есть первые результаты счета, все в полном ажуре.

— Ну вот, — произнес я, переводя дыхание, — что и требовалось доказать!

— Да, ты это доказал, — ответил Леман. — Достаточный повод для меня заняться самокритикой, потому что в этом я…

Я перебил его:

— Перестань! Просто вы все переутомились и ничего не соображали.

Но Леман продолжал:

— Если уж я до таких простых вещей не мог…

— Все! Хватит! — крикнул я, перед моими глазами вдруг встало лицо Лемана сегодня утром, когда я на него наорал. — Вот что, Курт! Сегодня утром я был немного не в своей тарелке и несправедлив, особенно по отношению к тебе: не понимаю, как такое могло со мной произойти. Мне это все очень неприятно, извини.

В голосе Лемана сразу же появились знакомые дребезжащие нотки.

— Нет ни малейших оснований считать, что ты был несправедлив. Ты был прав.

— Но я был несдержан, — сказал я.

— И справедливо, — упрямо повторил Леман. — Уже за одно разгильдяйство с материалами…

— Ладно, кончай! — крикнул я. — Прекрасно понимаешь, что все это буря в стакане воды!

— Да, только…

Я повесил трубку.

— Все в порядке, много шуму из ничего. Но с этой нервозностью мы постепенно справимся.

Я посмотрел на часы, пора было трогаться, но Трешке никак не выходил у меня из головы, и я опять вспомнил о том, что со среды меня преследовало. Без всякого перехода я спросил:

— Как там по партийной линии, нет ли какой-нибудь подходящей резолюции о недостаточном использовании ресурсов, например?

— Не прикидывайтесь! — рассердился Босков. — Не может быть, чтобы вы забыли…

— То-то и оно, что забыл! — ответил я. — И самая хорошая память подводит. То есть были какие-то планы относительно кооперации нашей измерительной лаборатории с адской кухней Хадриана… Помните?

— Еще бы не помнить, мой дорогой! — воскликнул Босков. — Много было прекрасных планов, необыкновенно перспективных, необыкновенно… А, да что говорить, все коту под хвост пошло!

— Только без паники, — сказал я. — Неплохо бы вам сегодня вечером поднять на собрании вопрос об этих ящиках в подвале.

— Возмутительная халатность, — сказал Босков, — этот вопрос у нас уже стоит на повестке дня, можете быть спокойны.

Я попрощался. Босков, как обычно, крепко стиснул мою руку и пожелал счастливого пути. Я забежал к себе в кабинет, забрал портфель с бумагами, дорожную сумку, пальто и направился к выходу. Но в вестибюле вдруг остановился. Я не мог уехать в Тюрингию, не попрощавшись с шефом.

Недолго думая, я бросил пальто и сумку в кресло и с портфелем в руке побежал в старое здание по лестнице, по обыкновению перешагивая через две-три ступеньки.

Когда я вошел в секретариат, фрейлейн Зелигер и не подумала перестать тарахтеть на машинке.

— Мне нужно к шефу, — сказал я.

— Господин профессор просил его ни в коем случае не беспокоить, — последовал ответ, другого я и не ожидал.