Киппенберг

— Все ограничится, — продолжает он осторожно, — по-видимому, тем, что позднее нам придется проделать кое-какие тесты… — и задумчиво, с вопросительной интонацией, — …если вообще будет в этом необходимость. — Он отпивает глоток кофе. — При разработке такого метода нельзя до конца быть уверенными…

Ланквиц знает своего Кортнера и слушает его с доброжелательным вниманием. Теперь он, как и полагается настоящему шефу, готов принять конструктивные предложения. Ланквиц молча разливает коньяк.

— Благодарю, господин профессор, спасибо!

Теперь Кортнер понимает все до конца: шеф ищет выход и не может его найти, потому что опять оказался между двух стульев — с одной стороны, желание заслужить одобрение свыше, с другой — глубоко укоренившееся отвращение к любому риску. Кортнер хорошо знает, в какой переплет можно попасть, оказавшись в такой позиции. Но тут ведь случай довольно ясный. Нужно только суметь соединить совершенно несоединимые вещи. Чтобы шеф и одобрения свыше заслужил, и риска избежал.

Ланквиц поднимает рюмку, Кортнер тоже.

— За удачу, господин профессор! За успешный исход!

— Н-да, — произносит Ланквиц, — к сожалению, мой зять очень торопился и вернется лишь в понедельник. Я не хотел бы тем не менее выпускать из поля зрения ход работы.

— Видите ли, господин профессор, — Кортнер вертит рюмку с коньяком и продолжает так же задумчиво, с вопросительной интонацией, — вы еще в среду распорядились, чтобы после окончания этой экстраординарной работы испытанная структура нашего института… — Он с видимым удовольствием отпивает глоток: — Прекрасный коньяк, господин профессор, очень благотворно действует даже на меня, желудочника!

— Эта структура, — говорит Ланквиц, — соответствует нашему особому статуту. Разрушение ее не будет способствовать плодотворным исследованиям.

— Совершенно с вами согласен, господин профессор, — заверяет Кортнер. — Если я вас правильно понимаю, вы весьма заинтересованы в том, чтобы как можно скорее завершить разработку этого метода.

— В конечном итоге ответственность лежит на мне, — отвечает Ланквиц. — Поэтому я вынужден прислушиваться к мнению разных специалистов. Не могли бы вы ясно и четко проинформировать меня о том, как, на ваш взгляд, продвигается работа?

— В качестве вашего заместителя, — говорит Кортнер, — я разделяю вместе с вами ответственность за институт. Могу ли я говорить совершенно откровенно?

— Я прошу вас об этом, — решительно произносит Ланквиц.

— Я в курсе дела, — говорит Кортнер, — и не пожалел времени на то, чтобы принять участие в рабочем совещании, которое проходило в новом здании. Сегодня рано утром я был в машинном зале. — Кортнер преданно смотрит Ланквицу в глаза. — Трудно сказать, чем кончится это в высшей степени сложное дело. Рабочая группа Киппенберга, несомненно, сильна в научном отношении! Не надо переоценивать трудностей, которые сразу же возникли. Это относится и к некоторым разногласиям по принципиальным вопросам. Споры в таком разнородном коллективе естественны, вряд ли они носят личный характер.

Ланквиц сидит теперь молча, выпрямившись в кресле.

— Нельзя также не учитывать, — продолжает Кортнер, — что они не придерживаются наших проверенных методов исследований. У них возникли уже сомнения в правильности их методики.

— Уточните, пожалуйста! — произносит Ланквиц.

— Например, коллега Киппенберг сказал сегодня утром своим сотрудникам: «Разве мы в состоянии навести мосты, которые свяжут научные исследования с требованиями практической жизни? Оказалось, ни черта мы не в состоянии».

Ланквиц сидит неподвижно.

— Вот они, эти сомнения, господин профессор. Вы же знаете вашего зятя. Это критика, конечно, и в собственный адрес, а не только в адрес самых его способных сотрудников.

Ланквиц все еще сидит не шевелясь.

— Например, в адрес доктора Харры, — продолжает Кортнер, — и грубоватый тон вроде: пыжишься много, а толку чуть — еще ни о чем не говорит, этот способ общения считается у них самым продуктивным.

— Вот как, — произносит Ланквиц бесстрастно, — кто же это сказал?

— Ваш зять доктору Харре, — отвечает Кортнер. — Но я не придавал бы этому особого значения, Ведь ваш зять был очень взволнован, просто вне себя. И я могу ему посочувствовать, господин профессор. Он так мучается с разработкой этого метода, а компьютер в первую же ночь подводит его. А он целиком и полностью положился на «Роботрон»! Харра и Леман просидели всю ночь на ЭВМ, ведь связь химии с математикой — проблема достаточно сложная. И все же, господин профессор, нужно видеть не одни только трудности! По моим ощущениям, ситуация еще не ясная.

— Ощущения ощущениями, — говорит Ланквиц. — Но вы не хуже меня знаете, что они не являются критерием для принятия далеко идущих решений.