Кира в стране дирижаблей

P.S. Также вкладываю в конверт наше фото. Ты, мама и маленькая я. Ты отдал его мне, когда я уезжала из дома, чтобы в «холодных и суровых», как ты всегда говорил, Соединенных Штатах Россссии фотокарточка грела меня. Она была со мной во время крушения, во время воссоединения с братом, и когда мы проводили наше расследование. Теперь этот снимок – доказательство того, что пишет тебе действительно твоя дочь. Хочу, чтобы фотография вернулась домой, и когда-нибудь вернусь и я.

38

Кира едва успела запечатать письмо, как в дверь постучали. От неожиданности она чуть не свалилась со стула.

– Письмо!

Кира вздрогнула, машинально смахнув конверт на пол и наступив на него ногой.

– Вам письмо, мисс! – домовой Пашик стоял на пороге держа в руках конверт.

– Ой…! Напугал… – убедившись, что это действительно служка, Кира перевела дыхание. Мальчик положил на стол розовый конверт.

– Постой здесь, – Кира разорвала конверт.

От Влада.

Это та старинная романтика красивого почерка, бумажных писем и стихов, которую не коснулось время и которую Кира так любила. Влад сидел в соседней комнате, но все равно написал ей письмо. Их тайная игра двоих, где-то в мире Шекспира и Фицджеральда:

Да ладно, брось, я же пошутил,

под моей кроватью не прячется монстр.

Я выключил свет, погасил фитиль,

достал одеяло и простынь.

А там на улице наверняка

кто-то замерз, столкнулся, умер,

а мне хорошо здесь сейчас так

от мыслей моих безумных.

А ты упиралась, тогда я сказал:

– Очаровательное платье в горошек.

Но ты отступила на шаг назад,

беспомощно глядя, как лошадь.

Почему-то вспомнились ветки сырые

и разъезды снежных колей,

и захотелось со всей своей жадной силой

вжаться к тебе в колени.

Ты пятилась, пятилась до стола,

волосы растрепал сквозняк,

а напротив тебя стоял я,

но отвернувшись размяк:

– Как же ты, в таком платье в горошек,

пришла ко мне, замерзший подснежник?

– Думала ты будешь хорошим,

теплым, весенним, нежным.

Над подснежниками у оврага

я стоял, говорил просто:

– Знаю, ты мне не рада.

Наверное, я и есть монстр.

Кира читала, шевеля губами. Мальчик завороженно смотрел на едва заметные изменения выражения лица девушки. Выдержав тактичную паузу, Пашик спросил:

– Что-то ответите?

Кира поджала губы, крепко задумавшись. Затем черкануло несколько строк на розовом клочке бумаги.

– Держи. А вот это, – она достала из-под ноги конверт. – Отнести на почту. Сейчас. Это срочно. Только никому не показывай. Это наш секрет, хорошо?

Пашик кивнул.

За последние несколько суток их дом стал шахматной доской. Черный король против белой королевы. Как сказал Влад, когда они с Кирой собрались поиграть в шахматы, еще тогда, летом: «Вампиры всегда играют за черных».

Все обретало смысл, подтекст. Она смотрела в глаза графа Дракулы, спрятанные за темными очками, не видела их, но знала – они следят за каждым ее шагом, ждут удара. При этом внешне дядя по-прежнему изображал доброжелательность. Холодная вежливость, подвешенная на ниточках лицемерия, которые вот-вот должны были оборваться, выглядела деревянной марионеткой в руках умелого кукловода.

То, что казалось хаотичным передвижением людей по комнатам – фигур по игральной доске – на самом деле было хитрыми попытками сделать выпад в адрес оппонента. Кире приходилось маневрировать между скользкими взглядами слуг и дядиными вопросами: «Как ваше настроение?». Она чувствовала, что за ней следят, и единственные люди, которым она еще могла верить были Влад, Пашик и, возможно, Однабоков.

Но Влад – сын своего отца, Кира это помнила, Пашик – ребенок, а Однабоков прожил в доме Дракулы много лет и, должно быть, пропитался его сущностью, погрязнув в этом болоте мрака.