Китаец. Незримая война

Человек невысокого роста, лет шестидесяти, с выпуклым, смешно висящим мешком впереди — назвать этот мешочек животом язык не поворачивался. На нем была надета противогриппозная маска бледно-голубого цвета. Всем своим видом человек отталкивал от себя. И дело было даже не в устаревшем фасоне его многострадального, видавшего виды костюма, возраста явно старше моего. Затрапезный, на вороте сильно засаленный костюм этот выдавал во владельце человека, не обремененного понятиями аккуратность и опрятность. Не зря говорят: встречают по одежке… Очки с диоптриями толщиной в пару сантиметров, за которыми скрывались огромные, бегающие, словно шуганые мыши, навыкате глаза, копна волос, последний раз встречавшихся с расческой в период развала Советского Союза, и стоптанные в хлам ботинки из коллекции зима-осень 1966 года… Глядя на всю совокупность стоящего передо мной недоразумения, в голову приходила лишь одна мысль: маньяк! Доктор Зло собственной персоной. Говорят, профессия накладывает на людей отпечаток. На этом человеке отпечатка не было, на нем было огромное, десятилетиями выжженное профессией клеймо.

— Ззздрасьти, — необыкновенно мерзким, писклявым голосом поздоровался гость.

Я протянул руку для приветствия.

— Пандемия, нельзя трогать друг друга, — отшил меня пришедший. — Я, — субъект так высоко задрал нос, изображая гордость, что диагноз «мания величия» проявился сам собой, — профессор Шпиндергульц, Эрнест Маркович, — представился профессор и сел в кресло.

— Синицин Иван Борисович, — представился я.

Профессор уставился мне в лицо с такой концентрацией, как будто на мне был нарисован интересный ребус.

— Хм, — хыкнул он, — не хотите называть свое настоящее имя, просто не называйте, но не надо врать, особенно если делать этого не умеете.

Когда он это говорил, ни один мускул на его лице не двигался, только рот. Точнее, даже не рот, а губы.

Он точно маньяк, подумал я.

— Вы можете думать что угодно, мне все равно, меня пригласили объяснить вам особенности поведения лиц с психическими отклонениями. Хотя, глядя на вас, я совершенно определенно и совершенно не понимаю, зачем вам моя консультация, вы определенно владеете всем, что вас интересует!

Он тихо, словно украдкой захихикал. Через несколько секунд прекратил свой жеманный смех и уставился на меня как петух на павлина. Через толстенные очки его глаза выглядели отталкивающе страшно.

— Чаю хотите? — спокойно, с мягкой улыбкой спросил я.

— Вы мне? — не поднимая глаз, с энтузиазмом копаясь в своем портфеле, спросил «маньяк».

— Да, вам, здесь ведь больше никого нет, — я не снимал с лица улыбку, говорил спокойно. Профессор ничего отвечать не стал.

— Давайте посмотрим диафильм, — предложил профессор, достав из портфеля толстенный, словно двойной гамбургер, ноутбук. Он достал именно ноутбук, возможно, один из первых на планете, скорее всего украденный из какого-то музея ЭВМ техники.

Слово «диафильм» в контексте его речи было достаточно уместно. Я вспомнил, как в детстве, когда мне было лет 5–6, мы смотрели эти самые диафильмы — сменяющиеся слайды, предшественники мультиков и образовательных фильмов, вытесненные затем видео на кассетах, DVD, ну и дальше вы знаете, чем еще…

— Это будет первый фильм, — профессор повернул свой электронный аппарат ко мне экраном и нажал пробел.

На экране в черно-белом варианте воспроизводилась жизнь людей.

— Это психиатрическая больница? — спросил я, не глядя на собеседника.

— А что, похоже на курорты Геленджика? — осведомился доктор.

Его дерзкие ответы демонстрировали асоциальность, вызванную, скорее всего, долгим общением с соответствующим контингентом. В общении это отталкивало. Я уставился в экран и все пятьдесят минут, что я смотрел кино из психушки, профессор ни разу не шелохнулся. Он, уставившись в одну точку, просидел почти час без движения. Конечно, так может сделать почти каждый, если захочет, но у этого «эксперта» это смотрелось как что-то натуральное, обычное для него. Из фильма, который мне показал сей субъект, я особо ничего для себя нового не уяснил. Обычные люди, правда, зачуханные какие-то, но явно выигрывают по внешнему виду у кренделя, сидевшего напротив меня. Ходят чуть медленнее, сутулые, плечи вперед, голова чуть опущена, глаза в пол, движения также замедленны. У кого-то на лицах эмоций нет, у кого-то улыбки, смурных или злых нет.

— Я посмотрел, — доктор развернул агрегат к себе и, включив еще одну запись, снова повернул ко мне.

Это «кино» закончилось чуть раньше, через тридцать пять минут. Доктор продолжал сидеть как истукан.

— Я увидел некоторые особенности, но так, внешне, вполне себе нормальные люди, — сказал я помягче, чтобы не расстраивать доктора. — Хотя, конечно, даже невооруженным глазом видно, что элементы это асоциальные.

— Часто в момент ослабления проявлений болезни и нормализации состояния больной ведет себя, как вполне здоровый, как мы с вами, — подтвердил своим писклявым, отвратительным голосом доктор. — Это — ремиссия, — пояснял доктор.

— Понял, — я кивнул головой.

Доктор закрыл агрегат и отодвинул в сторону.