Читаем Китай, Россия и Всечеловек полностью

Собственно, японцы издавна признавали истинно-сущим лишь единичное, имеющее свое неповторимое кокоро, которое чудесным образом сообщается с Единым. В японском мировоззрении отсутствует понятие «части», которая в принципе не может быть свободной. Существовало «разделение без отделения» – «Одно во всем и все в Одном». Прекрасный знаток Японии Г. Е. Комаровский обращает внимание на эту особенность при исполнении синтоистского обряда: «Считалось, что митама — божественный дух – обладает способностью разделяться таким образом, что, оставаясь в прежнем синтай (божественная субстанция), он одновременно переходит в другой священный предмет, который становится синтай другого святилища. При этом прежний синтай ни на йоту не утрачивает своей магической силы, а в целом могущество „божественного духа“ лишь возрастает. Такое представление – бунрэй (разделение духа) позволяет создавать множество святилищ одним и тем же божествам». [242] А говоря словами Д. Т. Судзуки: «Каждый миг человеческой жизни – в той мере, в какой он становится выражением внутреннего существа, – изначален, божественен, творится из Ничто и не может быть восстановлен. Каждая индивидуальная жизнь, таким образом, есть великое произведение искусства. Сумеет или не сумеет человек сделать ее совершенным, неподражаемым шедевром, зависит от степени его ощущения Пустоты (Шуньяты), действующей в нем самом». [243] И это чувство неповторимости каждого мига настолько обострено в японцах, что можно понять удивление Окакура: «Девятнадцатый век с его идеей эволюции приучил нас думать о человечестве, но не думать о человеке. Коллекционер весьма усердно собирает образцы, чтобы представить период или школу, забывая о том, что одно прекрасное произведение искусства может научить нас больше, чем многочисленные примеры посредственной работы целого периода… слишком много классифицируем, слишком мало непосредственно переживаем». [244] (И разве это не близко «Пифагоровым числам» Флоренского или «индивидуализации всеединства» Вл. Соловьева?) Ощущение единства неединого привлекло к японскому искусству американского поэта Эзру Паунда, который восхищался умением японцев создавать не только хокку, но и театр Но, который может состоять из одного образа, то есть вся пьеса служит его развитием с помощью движения и музыки, чем достигается целостность. А современный поэт хайку Мурамацу Томоцугу признается: «Из того, что я прочел за свою жизнь, меня более всего поразил роман Л. Толстого „Война и мир“. Я думаю, что с романом „Война и мир“ можно сравнить только японские хокку». [245] И это в духе традиции: в одном зерне – Вселенная, в одном миге – вечность: объем, количество не имеют значения.

Изначально они признавали неизменным Центр большого и малого: неповторимо кокоро каждого цветка и каждого человека. Не отрицание личности, а поиск ее подлинности, как уверяет знаток Японии Л. Хэрн: «Это – божественное в каждом существе. По-японски оно называется „Муга-но тайга“ – „великая личность“ без себялюбия. Иной истинной „личности“ не существует». [246] И это созвучно японскому философу XX века Нисида Китаро: «Наше истинное Я и есть субстанция универсума. Когда мы узнаем свое истинное Я, мы не только соединяемся со всем человечеством, но соединяемся с субстанцией универсума, в духе проникая в Божественный Разум». [247] Не случайно современные исследователи японского характера, такие как И. Бен Дасаи, пишут: «человечность» («нингэнсэй») воспринимается японцами как «первичная Реальность», которая лежит в основе всего; «закон по ту сторону закона», «слово по ту сторону слова», «разум по ту сторону разума». [248] Невидимый мир Истины-Макото реальнее, чем мир видимый.

Мышление японцев можно назвать «сингулярным» именно потому, что изначально признавался неизменным Центр большого и малого: неповторимо кокоро каждого цветка и каждого человека. Потому и не было разделения на части, неизбежного при линейном, одномерном мышлении. Все само по себе Таково, суверенно и потому едино. Лишь целое сообщается с другим целым, не посягая на его свободу. (Этот насущный для выживания человечества принцип отношения одного с другим – неслиянного и нераздельного единства – дает о себе знать и в современной науке, синергетике, признающей сингулярную структуру мира в соответствии с ее квантовой природой.)

Сингулярность (центр в каждой точке) предполагает вертикальную ось, соединяющую множество в единое, земное с небесным. Тогда все находит свое место во Вселенной, следуя своему Пути. И это в корне меняет отношение к жизни: никем и ничем нельзя пренебречь, чтобы не нарушить вселенское Равновесие и не погубить эту Землю, единую с Небесами, вместе с ней – и себя.

Путь России

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное