Читаем Китай, Россия и Всечеловек полностью

Так же преобразились в процессе духовной Эволюции, самовосходящего сознания, монады Лейбница. Не закон противоречия лежит в их основе, а закон извечной целостности и уникальности каждой монады. Пифагор принимает в началах монаду и неопределенную диаду. «Одно из начал у него устремляется к действующей и видовой причине, каковая есть бог-ум, другая же [относится] к причине страдательной и материальной, каковая есть видимый мир» (Аэций, 13, 8). У Лейбница монады самодостаточны, каждая имеет свою индивидуальную программу (наподобие ли). Монады неуничтожимы, нематериальны, неповторимы. «Не имеют окон», но соединяются Божьим Промыслом – «предустановленной гармонией». Будучи психическими сущностями, не могут взаимодействовать на физическом уровне, но ведут к совершенству жизнь психическую. Есть монады-души, имеющие ощущения и память, и монады-духи – имеющие сознание, являя собой «постоянное живое зеркало Вселенной». Монады одновременно замкнуты и открыты миру, что позволило Лейбницу назвать их «сжатыми вселенными».

Повернулось колесо Дхармы, скажут буддисты. И в их среде не сразу пришло осознание, что Нирвана и есть Сансара. Не одно или другое, а одно в другом: и то, и то – все двуедино, нераздельно и неслиянно. Нужно лишь самому измениться, чтобы понять: все уже есть, ждет своего часа, вслед за Состраданием пробудится Мудрость. С высшей точки зрения Восток и Запад предназначены друг другу – две стороны Единого. Восточное Инь и западное Ян: иньское, правое и янское, левое полушария головного мозга, которым назначено прийти в соответствие – для полноты жизни. Восток и Запад есть в каждом человеке, остается уравновесить эти начала, не уподобляя, а находя каждой стороне подобающее применение. Или, как сказано в И цзине, «Одно Инь, одно Ян и есть Дао. Кто следует этому, приходит к Добру» (Шань – вселенской Любви). Потому и потянулись Восток и Запад друг к другу, не теряя себя. Пока единицы осознали благотворность Встречи, большинство, одержимое стремлением к власти и наживе, пребывает в неведении. Но – до поры, до времени. Если Дао – всеобщий Закон, он не может не проявить себя и там, где о нем не ведали.

Об идее Всеродства Н. Ф. Федорова напоминают авторы «Евразии»: «Ширь Русской Земли способствует образованию подобных характеров: наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для великого подвига». Подвига достижения всемирного братства людей и народов. На границе исчезновения становятся немыслимы войны и распри. Успокоившись, начнут понимать, что каждый народ, как и каждый человек, уникален и тем бесконечно интересен другому. В разнообразии – условие единства, единым не может быть подобное. Только нужно подняться над собой, чтобы видеть и слышать. Нельзя опустить ни одну ноту из Вселенской мелодии, чтобы не пострадал весь строй Жизни. В персонологии Н. С. Трубецкого «Евразия интерпретируется как многонародная личность в совокупности с ее физическим окружением». И обожествление Природы, свойственное русской поэзии: «Природа – это подлинная константа культуры, в ней признается наличие духовного начала и возможность прямого воздействия на него». [271]

Откуда-то берется столь глубинное видение того, что в прапамяти человеческой. То, что Лао-цзы назвал «Истинным Дао», от которого отстает, но к которому постоянно устремляется «Дао явленное» – меняющийся мир. Великое Дао сопоставимо со Святой Правдой, но одни восходят к Великому Дао постепенно, в естественном ритме. Другие, прорываясь из «ужаса истории», устроенной неразумными людьми. Это и есть уровень «Метафизики», где все поля сходятся – по закону Целого. Приходит осознание, что все неповторимо, имеет свой центр, свою душу, и в этом залог Преображения. Одно есть оборотная сторона другого. В одном месте тронешь – в другом отзовется, что обязывает человека думать, прежде чем действовать: не нанести вред себе и другим, не взять грех на душу.

Само «время евразийствует», позволяя избежать хаоса: «нарушения изначального единства Софии, смещения бытия с своего метафизического центра, следствием чего явилась болезнь бытия, его метафизическая децентрализованность», пишет С. Н. Булгаков в своей «Философии хозяйства». [272] «Время евразийствует», Время, укорененное в вечности, а не вибрирующее в такт с психикой человека, потерявшего себя; призывая к раскрытию творческого дара каждой личности, а не к подневольному труду. Вместо гонки, обезличивающей, сбивающей с заданного ритма народы, – спокойствие духа, располагающего к самостоянию сущего, что и делает евразийскую модель универсальной. Всё уже есть, заложено в природе вещей, в сердце человека. Нужно лишь достучаться до него, вернуть веру: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8, 32). Может, пришло время исполниться завету Христа? Кто знает.

Лето 2008

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное