Китайская интеллигенция на изломах ⅩⅩ века : (очерки выживания)

Те же проблемы сохранялись и в 1984 г. «Некоторые товарищи, заявляла пресса, по-прежнему считают, что по отношению к интеллигенции возможна только старая политика: сплочения, воспитания, перевоспитания». По мнению «Жэньминь жибао», это равнозначно «превращению интеллигенции в объект остракизма, нападок»[1081]. Многие ганьбу (кадровые работники) на местах «словно бы не видят изменений, происшедших с интеллигенцией за последние десятилетия, не замечают, что старая интеллигенция теперь не составляет и 10 % всех работников умственного труда; свыше 90 % интеллигентов подготовлено уже после Освобождения (т. е. 1949 г.— С. М.), и именно они играют всё большую роль в политике, экономике, культуре. Между тем недостатки интеллигенции всё ещё возводятся в абсолют, её всё ещё связывают с давно уничтоженными эксплуататорскими классами».

Предвзятое отношение к интеллигенции старательно культивировалось в течение почти трёх десятков лет и прочно укоренилось во многих умах. Этот дискриминационный подход не мог выветриться бесследно за сравнительно короткое время, и искреннее непонимание многими людьми места и роли работников умственного труда в государственном строительстве, в жизни общества — болезнь достаточно распространённая. Однако, как уже отмечалось, решение этой проблемы тормозилось не только идейными соображениями отдельных местных руководителей, а их боязнью потерять незаслуженно занимаемые посты. Не случайно поэтому даже в Пекине в 1985 г. не все интеллигенты были реабилитированы. По признанию Хуан Шифана, заведующего орготделом народного правительства Пекина, «там предстояло рассмотреть сотни дел»[1082].

В обстановке начавшейся реабилитации интеллигентов неудивительно, что тема репрессий и связанных с ними мучений занимала очень большое место в выступлениях на Ⅳ съезде ВАРЛИ (30 октября — 16 ноября 1979 г.). Среди его участников оказалось немало людей, не по годам убелённых сединою, опиравшихся на костыли, прикованных к инвалидной коляске (именно в такой коляске, с кислородным баллоном, приехала на съезд актриса Бай Ян). Собрались все, кто мог хоть как-то передвигаться: после стольких лет духовной и физической разобщённости мастера искусства стремились встретиться со своими коллегами; нередко им приходилось знакомиться заново — так изменили всех годы испытаний. Мао Дунь на пленарном заседании 1 ноября огласил длинный список деятелей литературы и искусства, «погибших в результате преследований и оклеветанных посмертно», и призвал участников съезда почтить их память. В прессе, однако, этот список не публиковался.

С приветственным словом на съезде выступил Дэн Сяопин, давший очень высокую оценку деятельности работников культуры. Он отметил, что литература и искусство — это одна из тех областей общественной деятельности, где после 1976 г. достигнуты наибольшие результаты, и выразил деятелям культуры глубокую благодарность за тот, по его выражению, «нетленный вклад», который они внесли в победу партии и народа страны над Линь Бяо и «бандой четырёх». И участники съезда не только скорбно сетовали по поводу пережитого. Откровенное признание руководством страны многочисленных «ошибок» и преступлений, чинившихся по отношению к интеллигенции на протяжении длительного времени, давало выступавшим на форуме возможность, говоря о прошлом, называть вещи своими именами. Например, писательница Кэ Янь рассказала, как на совещании в Гуанчжоу (1962 г.) Чжоу Эньлай и Чэнь И (фактически извиняясь перед деятелями культуры за кампанию борьбы с «правыми элементами») обещали, что впредь никто не причинит интеллигенции никаких обид. Известно, однако, как обошлись с людьми умственного труда три-четыре года спустя, когда, по словам Кэ Янь, «можно было надорвать себе криком горло и всё равно не докричаться до премьера Чжоу и Чэнь И»[1083]. Кэ Янь, имея в виду заявление на съезде Дэн Сяопина о том, что «работники литературы и искусства должны по праву пользоваться доверием, любовью и уважением партии и народа», выражала недоумение: почему, чтобы осознать такую простую истину, понадобилось так много времени и крови?

С резкими суждениями по адресу идеологического руководства выступил армейский писатель Бай Хуа. Он утверждал, что в стране по-прежнему бытует психология, определяющаяся положением «лгущий находится в безопасности, говорящий правду подвергается риску». По его словам, сдвиги есть, но литераторы мучаются вопросом, не повторится ли всё сначала, что урок, полученный большинством интеллигентов на собственном опыте, свидетельствует: каждый раз, когда деятелям культуры как будто бы предоставляют возможности для проявления их творческого потенциала, остаётся опасность, что эти возможности скоро отберут. Когда же провозглашают свободу, можно считать, что уже созданы условия для того, чтобы литераторов снова били, навешивали на них ярлыки, сажали в тюрьмы. Бай Хуа категорически заявил, что ещё нельзя говорить о сравнительно спокойном времени для писателей и деятелей искусства[1084].