Китайская интеллигенция на изломах ⅩⅩ века : (очерки выживания)

О вселенная!
Может быть, ты шар, в пустоте висящий?
Может быть, ты глыба, не имеющая границ?
Может быть, ты вечный источник жизни?
Или бездыханна ты и мертва?[97]

Здесь же автор использует характерный для китайской поэзии приём обращения попеременно к Небу и к Земле. У классиков, например, в известном стихотворении Ли Бо «Думы тихой ночью», это выглядело так:

Я голову поднимаю —
Гляжу на луну в окошко,
Я голову опускаю
И родину вспоминаю.[98]

У Го Можо:

Подымая голову, я спрашиваю Небо,
Небо молчит — ничего не знает.
Опуская голову, я спрашиваю Землю,
Земля безмолвна — она не дышит.
Вытягивая шею, я спрашиваю море,
Оно отвечает лишь сдавленным стоном.[99]

В своих стихах Го Можо часто сохраняет и традиционное расположение рифм в строфе. Связь с классическим наследием во многом способствовала успеху поэзии Го Можо, ещё более подчёркивая её оригинальность и новаторство.

Своеобразного и неожиданного было много в поэтическом творчестве Го Можо. В содержании — новая тематика и новые настроения; в форме — свободный размер стиха, нарушение классических принципов рифмовки, часто — полное отсутствие рифмы, несоблюдение законов чередования тонов и параллелизма строк. Он использовал язык байхуа, ввёл большое количество современной терминологической лексики, не боялся употребления в стихах иноязычных слов в иностранном написании и, наконец, умело сочетал старые поэтические нормы с новыми приёмами. Правда, эти особенности были характерны для ряда прогрессивных китайских поэтов того времени, но с наибольшей силой проявились они в стихах Го Можо.

Поэт не только обличает зло и несправедливость, он провозглашает свою веру в силы человека, и стихи, в которых воспеваются созидательные силы природы, полны бодрости и оптимизма. Природа для него — нечто живое, трепещущее, осязаемое:

Огромные белые облака сердито клубятся в небе,
Я вижу могучую красоту Тихого океана,
Он катит громады своих валов, стремясь опрокинуть землю,
Вечно волнующийся поток, представший передо мною.
Всегда разрушая, всегда созидая, всегда исполненный силы —
Поэзия силы, живопись силы, музыка силы и пляска силы, ритм силы!

(«Сигналю, стоя на краю земли», 1919).[100]

Любовью к жизни, энергией, острым ощущением радости бытия дышат, например, такие строки:

Природа вся без конца и без края
Стала сверкающим морем света,
Искрится волнами жизни планета,
Всюду мелодии новые льются,
Всюду стихи раздаются,
Всюду улыбками сердце согрето.

(«Море света»)[101]

Я хотел бы лететь с белым облаком рядом,
С лёгким парусом в море сравниться:
Кто поднимется выше, кто достоин награды?
Кто быстрее до цели домчится?

(«Море света»)[102]

Эти брызжущее через край жизнелюбие, молодой задор, избыток энергии, на наш взгляд, и приводят поэта к таким стихотворениям, как «Небесный Пёс» и «Я — идолопоклонник», которые дали повод некоторым критикам (например, My Мутяню) обвинять Го Можо в крайнем индивидуализме. Ещё раз вернёмся к стихотворению «Небесный Пёс», к его полному тексту:

Я — Пёс Небесный
Луну проглотил,
Солнце я тоже съел
Звезды на небе, Вселенную всю
Я тоже сожрать сумел.
Я — это я.
Я — лунный свет,
Я — солнца луч,
Я — звёзд отдалённых свет,
Я — луч Рентгена. И я могуч,
Как космос,— сильнее нет!

(«Небесный Пёс»)[103]

«Небесный Пёс» — это мифическое существо, дух звезды, чудовище, в гневе пожиравшее всё на свете. Чтобы «Небесный Пёс» пощадил жизнь детей (смерть ребёнка приписывалась именно этому прожорливому божеству), суеверные китаянки приносили кусочки сала и клали в пасть скульптурного изображения «Небесного Пса», сидевшего в храмах у ног богини милосердия Гуаньинь. Этот мифический образ должен был подчеркнуть, по мысли автора, всемогущество человеческого «Я».