Китайская интеллигенция на изломах ⅩⅩ века : (очерки выживания)

Мы с радостной песней летаем.
Летая, мы радости песни поём,
И каждый из нас поёт,
И все и везде поют.
Песни радости ты поёшь? Песни радости я пою?
Песни радости он поёт! Или это поёт огонь?
Песни радости всюду!
Песни радости всюду!
Будем радостно петь!
 Будем радостно петь![81]

Огонь здесь — синоним революции, всё сжигающей, всё очищающей, всё обновляющей. Фениксы — классический образ китайской литературы; в старом Китае они символизировали супружеское счастье, взаимную верность. Го Можо трактует этот образ по-новому, так, как принято в европейской литературе. Его фениксы — символ страны, возрождающейся к новой жизни. К такой аллегории поэт нередко прибегал и позднее, а в 1944 г. он объединил несколько сборников своих ранних произведений («Богини», «Звёздное пространство», «Ваза» и др.) под общим названием «Фениксы». Позже в книге стихов периода национально-освободительной войны «Цикады» Го Можо называл фениксом Советский Союз и его Красную Армию.

Образы фениксов трогательны и в то же время исполнены мужества. В поэме ощущается влияние устной народной поэзии. В то время как другие поэты использовали в своих стихах новые народные песни (примером тому служит поэзия Лю Баньнуна), Го Можо увлекается древними народными песнями и стремится использовать их традиции в сочетании с новыми поэтическими приёмами.

Ритм поэмы изменчив: на смену эпически-повествовательному звучанию вступления приходит напевный, замедленный ритм предсмертных песен феникса и его подруги, затем отрывисто раздаются песни птиц, в свою очередь, сменяясь стремительно-радостным гимном возрождённых фениксов.

Следует сказать и о том огромном впечатлении, которое произвели на Го Можо произведения Уолта Уитмена при первом же знакомстве с ними. Захваченный идеями «движения 4 мая», Го Можо мечтал о преобразовании общества; неудивительно, что ему оказались близки идеи равенства и братства народов, оптимизм и вера в человека, бунтарский дух произведений американского поэта.

«И события, происходившие в Китае, и стихи Уитмена,— говорил Го Можо,— буквально сводили меня с ума».

В статье «Как я писал стихи» поэт отмечает:

«…Стихи Уитмена, отбросившего всю шелуху старого, целиком гармонируют с бурным, наступательным духом эпохи „4 мая“. Я глубоко потрясён его героическими, своеобразными, великолепно звучащими мелодиями»[82].

Несомненное влияние творчества Уитмена заметно, например, в стихотворении Го Можо «Песня угля в печи» (декабрь 1920 г.):

О подруга моя дорогая!
Я не забыл о заботе твоей.
Ты не изменишь моим идеалам — я знаю.
Ради людей, которых люблю всей душой,
Я сегодня сгораю!
О подруга моя дорогая!
Ты не забыла, кем раньше я был?
Нынче я чёрен и груб, но за это
Ты ведь не будешь меня презирать?
Только в груди моей чёрной и может
Сердце огнём неуёмным пылать.
О подруга моя дорогая!
Я вспоминаю, как в прежнее время
Был я стропилами, людям служил много лет,
Долгие годы потом я в земле пролежал погребённый,
Только сегодня увидел я заново свет.
О подруга моя дорогая!
В этот миг, когда солнце мне снова блеснуло,
О родине милой своей вспоминаю.
Ради людей, которых люблю всей душой,
Я сегодня сгораю![83]

Влияние Уитмена сказывается здесь и в идее самозабвенного служения людям, которых оба поэта «любят всей душой», и в том, что стихотворение строится на образах, совершенно неприемлемых для «чистой поэзии» (стропила, балки, уголь, который «чёрен и груб»). Но, по мысли Го Можо, только в такой чёрной груди «и может сердце огнём неуёмным пылать». Уитмен тоже обращался к подобным «антиэстетическим» понятиям, именно в них находя жизнеутверждающий смысл. Он пишет, например, о том, как земля