Идея биологического вида для вас [европейцев] скорее абстрактна: она дает возможность классификации, это средство обретения знания. Но для нас [китайцев] она тесно связана с чувственным восприятием. ‹…› Когда я говорю «кошка», в моем сознании всплывают не зрительные контуры кошки, но образ тех неповторимо плавных и бесшумных движений, которые характерны для кошек. Вы определяете виды по их очертаниям, но такое определение применимо только в абсолютном спокойствии смерти. Понятие вида нельзя определить с точностью, как нельзя определить стиль, но при этом стиль можно выработать, а вот восприятие биологического вида всегда будет основываться на допущениях.
Пытаясь понять природу, придуманный Мальро представитель Запада стремится описать ее, классифицировать и разделить на виды по формальным характеристикам. Для западного ума важны очертания, контуры, идентичность (у четвероногого должны быть четыре ноги; дельфин — млекопитающее, а не рыба; помидор — фрукт, а не овощ). Китайский же наблюдатель, по контрасту, глядя на животных и на растения, интересуется движениями и изменениями, совершаемыми и переживаемыми ими. Воображение художника подстраивается под естественный образ, который им запечатлевается, не превращая его в объект, обособленный от субъектности его творца. Изображение становится продолжением руки и кисти. Предмет и объект сливаются, художник и кошка становятся единым целым.
Когда дело касалось описания животных, китайские мастера философии далеко не всегда обращались к биологии. Сказанное, конечно, не значит, что китайцы не отличали собак от драконов, просто они избегали теоретизирований по поводу физиологических различий между видами. Как отмечалось в главе 2, когда мудрецы, руководствуясь корреляционным мышлением, подразделяли животных на пять групп согласно градациям