Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Но вмешиваться в мир природы следует с предельной осторожностью. Берегитесь, ведь «если разорять гнезда и уничтожать яйца, фениксы не явятся. Если выбивать зверя и питаться молодняком, цилинь [единорог] не придет. Если спускать водоемы и брать рыбу, не останется ни драконов, ни черепах» («Люйши чуньцю», 13/2.1). Охотники за животными не должны забывать о морали: им можно брать свое, но без излишеств, чтобы не оскудевали природные ресурсы. Основоположника династии Шан восхваляли за изобретение «трехстороннего нападения» — такого способа окружать зверей, который позволял некоторым из них спастись, ринувшись в четвертую сторону, где нет охотников. Хороший правитель никогда не окружает целую стаю и не загоняет целое стадо. В «Ли цзи» оговаривается, что животных, убитых вне охотничьего сезона, не следует продавать на рынке, а Сын Неба не должен употреблять в пищу или приносить в жертву беременных животных.

Конфуция — а кого же, как не его? — иногда изображают провозвестником современной экологии. Рассказывают, что Учитель рыбачил с удочкой, но не пользовался сетью; что у него была стрела на нити (чтобы вытягивать подстреленную добычу и не потерять стрелу), но он никогда не целился в сидящих птиц. Он как-то похвалил одного из учеников за то, что тот выбросил в воду слишком маленькую рыбку («Люйши чуньцю», 18/8.2). Убийство даже одного животного не в сезон или преждевременную рубку дерева Учитель называл актами, противоречащими сыновней почтительности («Ли цзи», глава «Цзи и»). Мэн-цзы отмечает, что если не закидывать густых сетей в пруды и водоемы, то тогда разведется столько рыб и черепах, что съесть их всех будет просто невозможно («Мэн-цзы», 1.3). Если бы все было так, как того хотели конфуцианские моралисты, человек жил бы в экологическом Эльдорадо. Но история не стала им повиноваться — ни в Китае, ни где-либо еще.

Китайские сакральные животные — это создания, способные к изменениям и превращениям, или гибриды, сочетающие поведенческие и физические черты разных видов. Они отличаются от обычных животных примерно так же, как высоконравственные люди выделяются из толпы. Им присуще умение перемещаться с земли в море, с гор на равнины, с земли в небеса, из отдаленных областей — в культурные центры Китая. Дракон сочетает в себе биологические особенности различных видов: «Если он хочет взлететь, то возносится с парами тумана. Если он хочет снизиться, то опускается в глубокие источники. Он способен преображаться в любой момент, возноситься и опускаться в любое время года» («Гуань-цзы», 39)[122]. У единорога тело оленя, хвост буйвола и рог на черепе. Сам внешний вид феникса ассоциировался с конфуцианскими добродетелями, которые можно было, причем буквально, считывать со знаков на его оперении. Рожденная в глубоких водах и выросшая на желтой земле священная черепаха знает пути Неба и понимает прошлое. Ее панцирь в форме купола напоминает Небо, а ее брюхо квадратно, как сама Земля, — она словно Вселенная в миниатюре. Черепаха символизировала постоянство и долголетие. По легенде, в водах Янцзы можно было найти черепах, наделенных божественной силой. Местные жители, поедая их, верили, что это активирует жизненную энергию ци и отсрочит наступление старости («Исторические записки», 128).

За шелковичными червями в Китае закрепился статус особых существ, потому что люди видели, как они, сплетая коконы, полностью преображаются. Сюнь-цзы даже написал о них стихотворение, в котором биологические циклы шелковичного червя служат метафорой того, как мудрец реагирует на непрестанно меняющиеся обстоятельства. Как и гусеница бабочки шелковичного червя, которая через двадцать два дня окутывается шелковым коконом, мудрец «постоянно преображается, как дух, не старея». Подобно тому как шелковичный червь поедает листья тутовника и выпускает их из себя в виде шелковой нити, мудрец обращает хаос в порядок («Сюнь-цзы», 26.4).