Читаем Китайский эрос (сборник) полностью

Кунчжао осушила чарку до дна и совсем опьянела. Видя ее слабость, послушницы хотели выйти, но Кунчжао удержала их.

— Нет, мы были вместе и будем вместе. Я вас никуда не отпущу.

Девочки стыдливо прикрыли лица рукавом халата. Дацин обнял обеих по очереди и, отведя рукав, крепко поцеловал. В этот миг для юных послушниц распахнулись врата любви, и чувство стеснения перед наставницею исчезло. Сбившись в тесный кружок, все продолжали пить, пока хмель окончательно не затуманил им голову. Потом все легли на кровать и стали обниматься, прижавшись друг к другу так крепко, словно их склеили липким лаком. Хэ Дацин взялся за дело и исполнял привычные свои обязанности с таким усердием и старанием, что Кунчжао, впервые вкушавшая плоды любви, жалела лишь о том, что они не вдвоем в постели.

Наступило утро. Кунчжао позвала прислужника, который воскурял благовония в храме, и дала ему три цяня серебром: она хотела подкупить его и задобрить, чтобы он никому и ни о чем не рассказывал. Потом она дала ему еще денег и велела купить вина, рыбы, мяса и овощей.

Обычно прислужнику за целый день доставалась лишь чашка-другая похлебки да тарелка крошеных овощей. Вкуса настоящей еды он даже и не знал. Он был уже стар, слаб телом, глух и подслеповат, ноги его двигались медленно и с трудом. Но теперь, получив три цяня и деньги на вино и мясо, он словно преобразился. Взор сделался острее, руки проворнее, тело стало крепче, чем у тигра, и он громадными прыжками помчался на рынок. Не прошло и двух часов, как он вернулся с покупками, и угощение уже стояло перед гостем. Но это к нашему рассказу прямого отношения не имеет.

Кроме Кунчжао, которая занимала восточную половину обители, в монастыре жила еще одна монахиня. Звали ее Цзинчжэнь, и нрава она была не менее ветреного. Ее покои находились на западной стороне. При ней состояли послушница и прислужник, смотревший за курильницами. Несколько дней подряд прислужник замечал, что в восточные ворота то и дело проносят вино и разные кушанья. Он доложил об этом Цзинчжэнь, и та мигом догадалась, что Кунчжао веселится непристойным для монахини образом. Однажды, оставив в своих покоях послушницу, она направилась к Кунчжао. Едва подошла она к дверям, как они распахнулись, и на пороге появился прислужник с большим чайником для вина и пустой корзиной.

— Что угодно наставнице? — осведомился он.

— Я пришла поговорить с твоей хозяйкой.

— Сейчас я ей доложу.

— Мне все известно, — остановила его Цзинчжэнь. — Докладывать незачем.

Увидев, что они попались, служка покраснел и не осмелился возразить ни единым словом. Он молча запер двери и двинулся следом за Цзинчжэнь, но когда они приблизились к спальне Кунчжао, громко крикнул:

— Пришла наставница с западного двора!

Кунчжао сперва растерялась, услыхав возглас прислужника, но тут же и опомнилась. Она велела Дацину спрятаться за ширмой и поспешила навстречу гостье.

— Хорошее ты нашла себе занятие, нечего сказать! — воскликнула Цзинчжэнь. — Ты осквернила наш храм! Мне придется свести тебя в сельскую управу!

И она потянула Кунчжао за рукав.

От страха лицо Кунчжао покрылось пятнами, сердце застучало, словно железный молот. Она не могла вымолвить и двух слов, ноги ее не слушались, колени подгибались. Довольная действием, которое произвела ее угроза, Цзинчжэнь громко рассмеялась.

— Не бойся, я шучу. Но если у тебя и на самом деле поселился гость, несправедливо скрывать его от меня и пользоваться всеми радостями и удовольствиями одной! Покажи-ка его скорее!

Кунчжао успокоилась и велела Дацину выйти.

Цзинчжэнь была на редкость хороша собою, и ее очарование пленяло всех, кто бы ее ни увидел. На вид ей можно было дать лет двадцать или немного побольше. Она была старше Кунчжао, но своею прелестью намного ее превосходила.

— Где вы живете? — спросил Дацин.

— В этой же обители, только на западном дворе — в двух шагах отсюда.

— Я этого не знал и лишь потому не побывал у вас, чтобы засвидетельствовать свое уважение.

Они долго беседовали, и Цзинчжэнь была совершенно покорена красотою Дацина и его обращением, непринужденным и вместе с тем изысканным.

— Подумать только, какие прекрасные бывают в Поднебесной мужчины, вздохнула она. — И за что тебе такое счастье, сестрица?

— Не завидуй мне, — сказала Кунчжао. — Раз у нас нет еще одного друга, будем делить радости на двоих.

— О! Доброта твоя безмерна! Если ты так решила, я прошу сегодня же вечером посетить мое скромное жилище, — сказала Цзинчжэнь и стала прощаться.

Возвратившись к себе, она тут же приготовила угощение и села в ожидании гостей. Скоро они появились, держась за руки. Послушница встречала их у входа.

Войдя в ворота, Дацин увидал галерею и прихотливо извивавшиеся дорожки, обсаженные цветами. Дом Цзинчжэнь, разделенный на три залы, отличался еще большим изяществом, чем покои Кунчжао.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шахнаме. Том 1
Шахнаме. Том 1

Поэма Фирдоуси «Шахнаме» — героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской — современного Ирана и таджикской —  Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана. Глубоко национальная по содержанию и форме, поэма Фирдоуси была символом единства иранских народов в тяжелые века феодальной раздробленности и иноземного гнета, знаменем борьбы за независимость, за национальные язык и культуру, за освобождение народов от тирании. Гуманизм и народность поэмы Фирдоуси, своеобразно сочетающиеся с естественными для памятников раннего средневековья феодально-аристократическими тенденциями, ее высокие художественные достоинства сделали ее одним из наиболее значительных и широко известных классических произведений мировой литературы.

Абулькасим Фирдоуси , Цецилия Бенциановна Бану

Древневосточная литература / Древние книги
Шах-наме
Шах-наме

Поэма Фирдоуси «Шах-наме» («Книга царей») — это чудесный поэтический эпос, состоящий из 55 тысяч бейтов (двустиший), в которых причудливо переплелись в извечной борьбе темы славы и позора, любви и ненависти, света и тьмы, дружбы и вражды, смерти и жизни, победы и поражения. Это повествование мудреца из Туса о легендарной династии Пишдадидов и перипетиях истории Киянидов, уходящие в глубь истории Ирана через мифы и легенды.В качестве источников для создания поэмы автор использовал легенды о первых шахах Ирана, сказания о богатырях-героях, на которые опирался иранский трон эпоху династии Ахеменидов (VI–IV века до н. э.), реальные события и легенды, связанные с пребыванием в Иране Александра Македонского. Абулькасим Фирдоуси работал над своей поэмой 35 лет и закончил ее в 401 году хиджры, то есть в 1011 году.Условно принято делить «Шахнаме» на три части: мифологическая, героическая и историческая.

Абулькасим Фирдоуси

Древневосточная литература
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания
Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Девятый том «Исторических записок» завершает публикацию перевода труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит заключительные 20 глав последнего раздела памятника — Ле чжуань («Жизнеописания»). Исключительный интерес представляют главы, описывающие быт и социальное устройство народов Центральной Азии, Корейского полуострова, Южного Китая (предков вьетнамцев). Поражает своей глубиной и прозорливостью гл. 129,посвященная истории бизнеса, макроэкономике и политэкономии Древнего Китая. Уникален исторический материал об интимной жизни первых ханьских императоров, содержащийся в гл. 125, истинным откровением является гл. 124,повествующая об экономической и социальной мощи повсеместно распространённых клановых криминальных структур.

Сыма Цянь

Древневосточная литература