Китайский эрос (сборник)

Утром, открывши глаза, ХэДацин увидел, что рядом с ним в постели лежит Кунчжао. Он перевернулся с одного бока на другой и вдруг почувствовал, что голова как-то непривычно скользит по подушке. Он ощупал голову рукою — она была гладкая, как тыква. В испуге он подскочил на кровати и закричал:

— Что это случилось со мною?

Кунчжао проснулась и сказала ему так:

— Не пугайтесь! Когда мы убедились, что намерение ваше твердо и неизменно, мы поняли, что не перенесем разлуки, и только потому отважились на этот дерзкий и злой поступок. Ведь иного средства удержать дорогого гостя у нас нет. А теперь мы хотим одеть вас монахиней, чтобы вы всегда доставляли нам радость.

Кунчжао прильнула к нему с величайшею нежностью. Ее страстные слова, сулившие новые, еще более сладостные ласки, вскружили Дацину голову, и он промолвил нерешительно:

— Вы сыграли надо мною злую шутку, пусть даже и из добрых побуждений. Как я теперь покажусь на глаза людям?

— Волосы быстро отрастут, ждать придется недолго.

Дацину пришлось уступить. Он переоделся монахиней и продолжал жить в обители, день и ночь предаваясь любовным утехам. Кунчжао и Цзинчжэнь не давали ему ни отдыха, ни поблажки, а вскоре к ним присоединились и две юные послушницы Кунчжао.

Порой Кунчжао с юношей была,
Порой Цзинчжэнь его к себе звала.
Порой, дневные завершив дела,
Они все вместе шли из-за стола.
Вонзились в ствол два острых топора,
Но дерево стоит, как и вчера.
А воину — пусть он в бою неплох —
Легко ли биться против четырех?!
Почти погасла лампа, но на миг
Последний яркий пламень в ней возник.
Уже почти что пуст часов сосуд,
Но капли редкие еще текут.
Как будто им дано восстановить
Часов и дней разорванную нить…
Будь из железа наш любитель жен —
Ведь и тогда расплавился бы он.
Неутомим, он долго все сносил
И наконец совсем лишился сил.

Дацин начал хиреть, но никто даже замечать не хотел его недуга. В первое время, когда Хэ Дацин пытался отказываться от любовных забав, монахиням казалось, будто он просто-напросто увиливает от главной своей обязанности. Вскоре, однако ж, он до того ослабел, что подолгу не мог подняться с постели, и тут они не на шутку встревожились. Сперва они хотели отправить его домой, но волосы у Дацина еще не отросли, а монахини боялись, как бы родня гулящего, узнав правду, не обратилась в суд. Тогда им не сдобровать, да и самой обители, пожалуй, грозит бесславный конец. Но и оставлять больного нельзя! Что если случится непоправимое и он умрет — мертвое тело ведь никуда не спрячешь! Дознаются местные власти, все обнаружится, и беды не миновать. Даже лекаря пригласить и то опасно. Оставалось лишь одно — послать служку к врачу, чтобы он рассказал о болезни, спросил совета и купил лекарств. Дни и ночи монахини настаивали целебные травы и выхаживали больного в надежде, что он поправится. Но было уже поздно: Дацину становилось все хуже, он уже едва дышал.

— Что делать? Что делать? Ведь он кончается! — восклицала в смятении Кунчжао.

— Ничего! — ответила ее подруга, подумав. — Скажем служке, чтобы он купил несколько даней извести. Когда Дацин умрет, мы собственными руками обрядим его в монашеское платье и положим в гроб. А гроб у нас уже есть — тот, что приготовлен для настоятельницы. Вместе с прислужниками и послушницами мы отнесем тело в дальний конец сада, выроем яму поглубже, а гроб засыплем известью. Так схороним, что ни добрые духи, ни злые бесы не отыщут!

В этот самый день Хэ Дацин лежал в комнате Кунчжао. Он вспомнил свой дом и горько заплакал при мысли, что умирает вдали от родных.

— Не огорчайтесь, господин! — пыталась утешить его Кунчжао, отирая слезы, которые катились из его глаз. — Вы скоро поправитесь.

— Случай свел меня с вами. Я думал, что счастье будет сопутствовать нам вечно, но судьба безжалостна, и, как ни горько, нам приходится расстаться на полпути. С тобою первой вкусил я любовь в этой обители и потому именно тебя хочу просить о помощи. Это очень важно для меня, не отвергай же мою просьбу.

— Говорите, господин, разве я смогу вам отказать! — воскликнула Кунчжао.

Хэ Дацин вытащил из-под подушки ленту. Она была двухцветная — половина изумрудная, как оперение попугая, половина желтоватая, словно кошачья шкурка. Это цвета уточек-неразлучниц — символ супружеской верности. Дацин протянул ленту монахине и, глотая слезы, промолвил:

— С того дня, как я у вас, я ничего не знаю о своей семье. Последнее мое желание, чтобы ты передала эту ленту моей жене. Она сразу все поймет и придет проститься со мною. Тогда я смогу умереть спокойно.