У китайцев свои печали, свои радости, нам часто чуждые и непонятные. В общем, они, повидимому, более склонны к радости и смеху, чем к горю и слезам. Иногда они производят впечатление, положительно, каких-то чудаков. Где мы едва улыбаемся, они уже смеются; где мы смеемся — они хохочут; где мы хохочем — они надрываются от неудержимого смеха. Однако, если требует приличие, они отлично умеют сдерживать эмоцию, напр. в присутствии старших, когда считается неприличным не только смеяться, но даже чихать, сморкаться, плевать, кашлять и т. д. Женщины при встречах не проявляют радости и восторга поцелуями; даже мать редко целует своего ребенка, хотя относится к нему с искренней любовью. Знакомые просто обнюхивают друг друга или отвешивают взаимные поклоны. Два приятеля, встретившись после долгой разлуки, выражают свою радость сжиманием собственных рук над грудью или потрясанием кулаков перед лицом знакомого — жестом, который более соответствовал бы гневу, желанию поколотить. Китайские церемонии вошли в поговорку и установлены законом до крайних мелочей (Говорят, они изложены в 200 томах!). Поклонов, напр., насчитывается до восьми видов, и каждому — свое место: в одних случаях только кивают головой с соответствующими жестами рук; в других — кланяются в пояс; в третьих — падают на колени определенное число раз, напр. три или девять, и т. д. Когда главнокомандующий вашей армией приехал в Манчжурию, китайские войска приседали на корточки, выражая этим верх почтения и удовольствия от встречи.
Забавы китайцев — всегда мирного характера: пускание бумажных змеев, доставляющее величайшее удовольствие не только детям, но и взрослым, устройство боев сверчков, разные фокусы, пантомимы, обеды. За нелюбовь к шумному веселью сынов Поднебесной Империи говорят почти полное отсутствие у них общественных игр и балов в нашем смысле, а также малая популярность театра. По словам о. Иакинфа (Иакинф. “Китай в гражданском и нравственном состоянии". Спб. 1848. Ч. I, стр. 120) артистам дозволялось изображать: духов, мужчин, целомудренных женщин, послушных сыновей и покорных внуков, как примеры, поощряющие благонравие. Все неприличное, подрывающее нравственность, запрещено. Лицам, находящимся на государственной службе, не дозволено посещать театры, представления акробатов, всякия гульбища, чтобы не давать народу дурных примеров праздности. В портовых городах, где даются европейские спектакли, эти последние желтокожими не посещаются, так как содержание и исполнение наших произведений им совершенно чужды и неинтересны. Постановка пьес китайцев — самая примитивная: сцена без занавеса, с убогими и неподходящими декорациями, так что приходится объявлять публике, где происходит дело; женские роли исполняются мужчинами, правда, очень искусно; зрители громко разговаривают во время спектакля; действия затягиваются подчас на несколько дней. Содержание пьес прекрасно отражает своеобразное народное мировоззрение и семейный быт. В Европе выражение высшего удовольствия в театрах испокон веков сопровождается бурными апплодисментами, уничтожить которые не могла даже сделанная некогда попытка ввести в законы, в наказание за такое нарушение тишины в общественном месте, смертную казнь. Китаец, напротив, никогда не апплодирует в Китае, а лишь выкрикивает изредка, как бы для поощрения, свое лающее: “хао, хао", что значит: “хорошо".
Поют китайцы и за работой, и при богослужении, и в процессиях. Во время войны 1900 г., меня поражало, что в такой серьезный момент социальной жизни одни китайцы, на манчжурском берегу, сражались с русскими войсками, другие — на нашем — как ни в чем не бывало, за работой пели себе под нос песенки.