Читаем Китайцы как самостоятельная раса полностью

Пытки существуют более как устрашающий фактор. Они применяются далеко реже, чем о них пишут; к тому же они не такие зверские, какие были еще так недавно в Европе, и во сие время существуют в Турции и Персии. Так как экзекуция производится публично в суде и на улице, то картина, естественно, производит тяжелое впечатление на европейца. На самом деле допущены законом только пытки в виде тисков для пальцев рук и стон, а смертная казнь совершается лишь однажды в год, всякий раз с ведома богдыхана. При самосуде ограничиваются пощечинами, ударами бамбука, держанием голыми коленами на цепи, редко выщипыванием волос и тому подобными способами причинения боли. Жертвами истязаний делаются, в несчастью, чаще психопаты, сбивающие с толку общество и судью, ничего не понимающих в психопатологии. Обыкновенно преступники, раз они уличены, сознаются сейчас же сами, и нет надобности прибегать в насилию.

Некоторые преступления в Китае чрезвычайно редки, напр. грабежи, убийства в запальчивости, растраты вследствие расточительности, оскорбление младшими старших. Тяжбы о наследстве почти не возникают. Преступность китайцев против личности и собственности очень мала, если сопоставить с общей цифрой населения и сравнить с таковой же преступностью европейцев. Знатоки утверждают, что чувство законности врожденно в каждом китайце. В Китае нет такого огромного количества тюрем, как в государствах Европы, и содержание преступников, уже по причине кратковременности заключения, не поглощает в такой степени заработок честных тружеников. С основными законами страны, правилами морали и церемоний знаком весь народ, и губернаторы, тем более уездные начальники, не занимаются сочинением законов, в виду существующего на этот счет запрета, и океану китайского народа не приходится то-и-дело приспособляться к мнениям отдельных высокопоставленных лиц и прилаживаться к переделкам исторически сложившихся бытовых устоев и заполнять тюрьмы людьми неспособными, в силу своей психической организации, изменить ее. Бегство от суда — явление очень редкое, и в полиции почти нет надобности, очевидно, потому, что в случае, когда преступник скрылся, — берут, держат в тюрьме и могут даже наказать отца или самого близкого старшаго родственника, чего, при почти врожденном сыновнем почтении и благоговении перед родными, не допустит самый деморализованный преступник. С другой стороны, оставить, забыть дом, семью, где вырос китаец, — это не вяжется со всем его психическим складом. Нередко — сын идет в суд просить за отца наказать бамбуком его и суд исполняет просьбу. Судиться вообще считается страшным позором, и закон ставит дело так, чтобы мелкие преступления разбирались и виновные карались старшим мужчиной в семье.

VII.

Едва ли существует еще другой народ на земле, у которого на лице было бы написано столько незлобивости, веселого добродушия, спокойствия и, пожалуй, счастья, как у китайцев. Особенно симпатичны своею склонностью к юмору их дети. Однако, в Китае шумных игр не встретишь ни в проулках, ни на дворах. У бедных дети с четырехлетнего возраста уже живут общими со взрослыми интересами, принимают участие и в домашних делах с повседневными заботами, и в народных празднествах с веселыми иллюминациями, ракетами, музыкой, несением дракона, пусканием бумажных змеев и пр. В противоположность нашим детям, они не любят бегать и лазать, — душевное свойство, как будто передаваемое по наследству. И в детских не слышно громкого смеха и крика, как и отчаянных капризов, до топания о пол ногами включительно, что так обычно у нас, когда и няньки, и мамки, и родители унимают разбушевавшихся ребят. Меня поразило в китайских городах отсутствие плачущих или дерущихся на улице детей, именно той картины, которая сразу предстала перед глазами по возвращении в Европу. Та тишина, с которой сидят и учатся китайчата в школе, как в присутствия, так равно и в отсутствие учителя, невольно обращает на себя внимание; дети поражают послушанием, трудолюбием, неутомимостью, смышленостью не по летам, хотя школа, судя по предметам и способам преподавания, должна бы, на ваш взгляд, заглушить даже зачатки пытливости и самобытности мышления. По словам И. Коростовца, причиной хорошего поведения является не страх перед наказанием, а почти религиозное благоговение перед наставником.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука