Китовый ус

Тут уж не вражда, а война пошла. Испокон веков была перспективной Петровка, кричал Сдобрымутром на правлении Иван Иванычу. А тут возьми и стань совсем неперспективной. «Вы вредный человек для нашего общества, Бидаренко, — кричал и председатель на него, — вы противитесь генеральной линии в сельском хозяйстве, против агрогородов». — «Отчего же я вредный, — отвечал Сдобрымутром, — если эту самую землю советскую защищал, а видел свою Петровку. Отчего же я вредный, если и сейчас защищаю то место, где закопана с деда-прадеда моя пуповина. А генеральная линия, она и есть генеральная, что есть другие, не такие генеральные линии, но не менее важные. Пусть проходит генеральная там, где она нужна, и не примазывайся к ней. Петровку в Потаповку, и больше ничего — и это генеральная линия? И стала-то Петровка неперспективной при таком перспективном руководителе, как ты! Значит, Петровку под корень, а дом себе пятикомнатный не в Потаповке, а в Изюме отгрохал — это генеральная линия? Фельдфебельская она, по интендантскому ведомству… Дураку только скажи: молись, так он и лоб пробьет!..»

— Ох, Евген, и запрягли мы ему вороных! — торжествовал еще и сейчас победу Бидаренко. — Он же никому не давал мешок травы накосить в кювете для коровы, он же считал ее заклятым врагом колхозного строя. А ему стали говорить: и фуражом, Иван Иваныч, этой вражине помогай, способствуй тому, чтобы у какого-нибудь там Бидаренко или Горуна поросенок в хлеву похрюкивал и чтобы огород у них не гулял, а приносил пользу. Да в случае чего, огород — это ж стратегический резерв народа. А оно же, Долдон, не осознало и этого, а сразу вцепилось в генеральную линию, как вошь в кожух, и давай враз ее кружить-вертеть, чтобы сразу исковеркать, — Сдобрымутром изобразил рукой в воздухе это искривление с таким ожесточением, что Женька понял: и победив своего недруга, он не скоро еще успокоится. — Он же всю жизнь, как бы борясь за генеральную линию, ее-то как раз по недоразумению и коверкал. Я мужик дотошный, уж к собранию этому подготовился. Все узнал о нем. У меня ж два носа, вот, — он показал на тонкий сухой нос с белым хрящом-горбинкой, — и вот, — ткнул на острый большой кадык и его по гонял для убедительности сантиметров на десять под морщинистой кожей. — Суну один нос и дадут по нему беру нижним. Горлохватничаю, Евген, черт забрал бы у меня эту работу! Так вот, это он у нас был Иван Иваныч Айдаров. Какого роду-племени — не понять, пишется русским. Покочевал Иван Иваныч до нашего колхоза, покочевал по городам и конторам! Не такой уж плохой мужик, однако сильно дураковат… Да, а что это я тебе, Евген, всякие исторические справки даю, коли ты чужой тоже человек? Вот вернешься в Петровку, я тебе, как своему, такие истории о нем вывалю, будешь смеяться всю оставшуюся жизнь!

Такой уж Сдобрымутром человек — не поймешь, где правда у него, а где вымысел. И трудно было уловить, когда заканчивалось одно, а начиналось другое, потому что фантазия его работала как бы во все стороны, и совсем не дорого он мог взять, чтобы приврать к капельке правды ту самую канистру брехни. Зловредный, но не злой, неплохой человек, брехун, но не пустобрех, он от такой активной жизни высох весь, а все не унимался. В Петровке с ним многие ссорились, а затем вместе и смеялись, побаивались и уважали. Женька в молодости слышал, не раз попадало ему за всякие побрехеньки, попадало крепко, но с него как с гуся вода. И теперь Женька думал мучительно над тем, как же заставить его дома попридержать язык. Надо было, конечно, и самому не врать, дома все переполошатся. Как он там совсем опозоренный сможет показаться? Дело же еще в том, что Сдобрымутром сам брехун, терпеть не мог чужой брехни!

— Значит, ты тоже в Петровку не приедешь. Тогда, может, в Потаповку, она перспективней, — съязвил Сдобрымутром. — Она стоит рядом с большой дорогой, по ней удобнее молодежи уезжать в город… Вот и говорю я на собрании председателю: Женька Горун пришел из армии, а ты вместо трактора на тракторец посадил. А потом и тот отобрал за нарушение, цена которому — рубль у самого строгого автоинспектора. Он и умотал в город. Из Петровки еще в Потаповку добирался, а так бы сразу: из Потаповки — по большой дороге…

— Так и говорили, Иван Матвеевич? — ничуть не веря россказням гостя, но все-таки спросил Женька.