Китовый ус

— Да нет, я так не говорил, но так думал, — ответил Сдобрымутром, щурясь то ли от лукавства, то ли от дыма сигареты, которая торчала в самодельном наборном мундштуке. — У тебя же особый случай, но, как говорят типичный. Гусь лапчатый, — каким-то необычным, совершенно несвойственным ему горьким тоном произнес он последние слова. — И какого вам, зеленым, ляда нужно? Не знаю, как в других местах, но у нас же земля: топор посади — целая пилорама вырастет! Заработки у нас больше, чем в городе. Культуры городской, театров, музеев? Или очереди в магазинах вас привлекают, толчея-суетня? Нет. Да сейчас, если не будет кто лениться и пропивать деньги, у нас может за несколько лет купить машину. Ваш Колька пример тому. Сядет на «иж-комби» — через полчаса ему Изюм, малая, так сказать, культура, через два часа — Харьков, культура побольше. А я, может, и догадываюсь, какого ляда вам не хватает. Ты вот смотришь на меня и думаешь: брехло дядько Бидаренко. Сдобрымутром — какой с него спрос! А я внимательно присматриваюсь, все внимательно читаю, и ду-у-у-умаю, ду-у-у-у-ума-ю… Когда думаешь, мысль она всегда явится. А как же! И вот надумалось: долго, наверно, больше, чем нужно, считали крестьянина ну совсем отсталым. И отсталым крестьянин горб гнул, добывая пропитание для страны. Этого сейчас уже нет, но в сознании-то оно осталось, мол, деревня она и есть деревня. От великого хотения быть передовыми и поперли вы в город. Да так поперли, что вам уже говорят: опомнитесь вы, молодые, в деревне тоже передовые из самых передовых, а вы прете и прете, оставляете землю без рук. На нас, стариков и старух. Ну, вымрем мы, не вечные же, кто вас в городе кормить будет? Конечно, в городе возможностей побольше и для работы и для учебы, только разве ты сразу стал передовым, когда залез на этот, как его, ледокол свой? Да какой же ты передовой, когда ты сидишь на чуде-юде, а дома по тебе «Кировец» плачет? Да неужели же вам, таким, как ты, земля землей не пахнет? И грязь для вас — тоже грязь? Да это тоже земля, только в беде. Она, земля, понимаешь, даже с навозом чище асфальта! — Бидаренко так раскипятился, что взмок, снял пиджак, повесил на стул. Родственник кумы приезжал в Изюм, рассказывал: на Диксоне люди с картошки счищали ее и собирали по крупице, чтобы посадить хотя бы цветок в горшке. Вот цена земли! А на БАМе, говорят, в поселке Кувыкта, люди, кто откуда, сами привозили или просили прислать посылкой, насобирали земли и сделали полтора на два метра огородик. Там же мхи да камни, мари да вечная мерзлота, нет почвы. Выкинул стрелки лучок на огородике, проклюнулись укроп-петрушка — все от мала до велика крутились вокруг этого, радовались. Вот цена земли! А она вам не тем пахнет…

После этих слов Сдобрымутром умолк, лицо его страдальчески исказилось, и, к удивлению Женьки, по нему вдруг медленно покатились две слезы. Сдобрымутром сбил их кулаком, шмыгнул носом, заправил новую «памирину» в мундштук и продолжал:

— Ни-че-го, большое видится на расстоянии, труд хлеборобский растет в цене, рас-тет! И цена природы растет. Сейчас, как суббота-воскресенье, мимо Петровки к Донцу машины прут и прут. Из Харькова, из Донецка, из Горловки, Краматорска… Ага, думаю, приспичило, а потом опомнюсь и пожалею их: не может быть человек человеком без земли, травы, воды, воздуха, чистого воздуха, а не вашей атмосферы. Встречусь с какими-нибудь рыбаками на Макарьевском озере — и туда проникают, уж какая туда и дорога плохая! Ахает: «Какие же здесь места красивые да благодатные! Прямо рай земной». Так и хочется сказать: «Что-то вы не больно желаете все постоянно в раю жить, в аду предпочитаете устроиться».

— Дядько Иван Матвеевич, так не всем оставаться в селе. В городе рабочих не хватает. На каждом заборе объявления: «Требуются, требуются, требуются…»

— Эх, Евген, Евген, — закивал головой печально-тяжело Иван Матвеевич. — На заводе трудно заменить человека машиной, но можно, и на земле можно, но не всегда нужно. Земле нужна душа, кроме машины. К примеру, какие у нас раньше были помидоры, огурцы, баклажаны на низу, возле Донца? Рук было много и доводили до ума. А сейчас что? Приедут из Изюма на помощь рабочие, соберут не соберут те помидоры и огурцы, а побьют их так, словно они в засолке побывали. А почему? Да никто из них не радовался, не видел, как оно росло, как подымалось, как созревало. Да еще подначивают работяги, мол, давай, Бидаренко, зачислим в штат заводской тебя и твою бригаду, может, порядка будет больше и работать будет лучше. Так есть земля, а есть территория… Хотят из меня сделать горожанина агрогорода Потаповка, чтоб я оттуда тоже наезжал на поле, как гость, но чтоб во всем культурным стал. Нет уж, я тут лучше землю чую и чувствую. Ее, когда она в работе, когда она тужится, рожая, нельзя покидать ни на час, иначе урод, а не урожай будет. Мне ж с потаповской квартиры не видно будет, что деется на петровском поле, и оборвется во мне связь с моей землей, равнодушный я стану к ней. А потомкам моим — и вовсе чужая.