Клад

— Я схожу, Валерий. Какая-то формальность, видно.

Брусков поморщился.

— Вечно у нас…

— Прошу, — повторил посланец закона, и Саша подчинился, сказав: «Извините, ребята, это, наверно, быстро», — а Брусков снова поморщился, будто зуб заныл, выбил трубку о перила и поднялся следом.

— А ты куда, Валера? — спросила Марина.

— Да так, на всякий случай…

— Что же произошло? — допытывался Саша у провожатого.

— Там объяснят, — отвечал тот казенно и даже, как показалось Саше, враждебно. Во всяком случае, не так вежливо, как говорил во дворе.

— Сюда прошу! — Он взял Сашу, направившегося к входной двери, за локоть и подтолкнул к лестнице, что вела в подсобку, в подвал. На входе уже висела табличка «закрыто», хотя урочное время и не истекло.

Подвал оказался полутемным сводчатым помещением с цементным полом и рядом ящиков, закрывавших окна. У ящиков стояли трое, один в милицейской форме, в офицерских погонах и двое в клетчатых рубахах с короткими рукавами из той породы мускулистых, что называют амбалами. Оба нехорошо кривили рты.

— Здравствуйте, — сказал Саша, еще не подозревая ничего плохого. — Если вы по поводу обвеса, то продавщица исправила ошибку.

Он, конечно, понимал, что не в ошибке было дело, но строгость стражей порядка показалась ему чрезмерной, и Саша решил уже защитить Дусю, когда она сама приоткрыла дверь и сошла на пару ступеней.

— Этот? — кивнул человек в форме на Сашу.

— Он, — ответила Дуся. — Фулюган.

И будто испытывая отвращение к хулигану, отвернулась и вышла из подвала.

Саша стоял в недоумении, а офицер достал из кармана и протянул ему желтоватый, захватанный жирными пальцами листок.

— Читайте!

Ничего не понимая, Саша прочитал, очевидно, под диктовку написанный корявым почерком, без знаков препинания, текст.

«Акт

Мы нижеподписавшиеся свидетельствуем что сегодня в 16 часов неизвестный гражданин в клетчатом пиджаке и с бородой срывал нормальный ход торговли и будучи в пьяном виде оскорблял продавщицу неприличными словами и угрозами».

Внизу стояли неразборчивые закорючки. Ни полных фамилий, ни других данных о свидетелях в «акте» не значилось.

— Признаете?

Офицер будто выполнял скучную, но необходимую формальность.

— Что?

Сашино состояние можно было определить словами: всего ожидал, но этого?

— Факт хулиганства.

— Какого хулиганства?

— Понятно, не признаете.

— Да что вы!

Офицер показал на него пальцем амбалам.

— Дайте ему как следует.

Повернулся и вышел, как и Дуся.

Амбалы деловито собрали толстые пальцы в массивные кулаки.

— Да вы что? Что вы собираетесь делать?

Вопрос был, конечно, риторический, ибо намерения не вызывали сомнений.

— Не смейте! Я… я… кинодраматург.

Ни раньше, ни потом он себя так никогда не называл. Раньше по скромности, потом само слово корежило Сашу отвратительными и постыдными воспоминаниями.

Но роль свою слово сыграло. Амбалам потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить, насколько опасно это непривычное звукосочетание. Они переглянулись и решили — плевать! Но секунды потеряли, а тем временем сверху, как глас небесный, раздался громкий и самоуверенно требовательный голос Брускова:

— Где мой друг? Я у вас спрашиваю. Я журналист из Москвы. Меня Чурбанов знает!

Вот эта фамилия прозвучала гораздо результативнее, чем жалкий «кинодраматург». Амбалы разжали кулаки и молча отвернулись, будто люди они здесь случайные и ничего плохого в голове не держат.

Офицер распахнул дверь, и Брусков ворвался в подвал.

— Сашка, что здесь происходит?

Саша не нашелся сразу. Сердце колотилось, в голове стучало.

— Все по закону, товарищ журналист. Согласно сигналу. Вот акт, — все тем же рутинным голосом произнес офицер, видя, что его подопечные не успели проявить свои способности.

— Это же филькина грамота! Можете его на экспертизу отправить.

— Ну, зачем… Мы вам доверяем. Возможно, тут ошибка. Нам сигнал — у нас служба. Разбирались. Сами видите, с вашим товарищем все в порядке…

Только выпив у Брускова полстакана водки, Саша немного успокоился.

Валерий же, напротив, выпив, вошел в раж.

— Ну, я этого так не оставлю. Я к самому Чурбанову… Я и здесь кое-кого знаю.

— Брось! Не стоит, — вяло возражал Саша, не веря до конца во все, что только что с ним произошло.

Но Брусков поверил вполне и на другой день потащил упиравшегося Сашу к Мазину, к которому относился с большим уважением как профессионалу и человеку принципиальному, хотя и довольно зашоренному подобно всем, кто носит мундир и погоны. Впрочем, ведомством в погонах Брусков не пренебрегал. В высоких сферах нравились его очерки, имел он грамоту, подписанную Щелоковым, именные часы, возил в машине рядом с аптечкой милицейскую фуражку, подаренную в одной из командировок, в кармане полуслужебное удостоверение, полезное в повседневной практике.