Клад

В руководящем кресле сидел теперь совсем новый человек, помоложе Мазина и даже еще не генерал, выдвиженец перестройки. И хотя на мундире у него красовалось целых два ромба, призванных подчеркнуть разнообразную образованность, выручала она мало. На милицию вдруг обрушился шквальный огонь и сокрушительных фактов, и сплетнических домыслов, и болезненных уколов прессы, и ошеломленный происходящим новый начальник, спеша и даже в некотором страхе, который он тщательно пытался скрыть от подчиненных, старался приспособиться и удержаться в стремительно развивающихся обстоятельствах.

Особенно смущали его старые работники, которых он подозревал во всех смертных грехах, понимая, однако, что дело держится пока все-таки на них и заменить их трудно, хотя замена была соблазнительна, она давала отсрочку, мол, коллектив создается новый, еще не успели, вот освоим… В отличие от прежнего начальства, которое как огня боялось невыигрышного процента, нынешний как раз напирал на плохие показатели, благо гласность позволяла их не скрывать. И он постоянно подчеркивал, какое наследство получил. Приходится начинать сначала, а чтобы начать, нужно избавиться от балласта, от не умеющих мыслить по-новому, хотя как мыслить по-новому, полковник и сам толком не представлял. Замена кадров казалась ему спасительной палочкой-выручалочкой.

— Присаживайтесь, Игорь Николаевич, — сказал он хмуро.

Хмурым он был всегда. Во-первых, работа заедала, а во-вторых, так ему казалось солиднее, более способствовало ответственности момента.

— Вот. Прочитайте и изложите свое мнение.

За годы работы Мазину такого грязного плевка получать не приходилось. Он даже потерялся немного, читая кляузу и просматривая знакомый отчет о совещании, бойко составленный Брусковым. Соответствующий абзац и его фамилия и тут оказались подчеркнутыми, но на этот раз не красным, а черным фломастером.

Мазин положил бумаги на стол.

— Что скажете?

— Я Чурбанову взяток не давал.

Он понимал, что отвечает не так, как следует, но все еще не пришел в себя.

«Да, одно дело сочувствовать оклеветанному, а совсем другое оказаться в его шкуре».

— Это шутка? — спросил между тем начальник.

— Какие уж тут шутки!

— Вот именно. Хорошо, что вы понимаете серьезность предъявленного вам обвинения.

— Откровенно говоря, не понимаю.

— Оставим эмоции. Что вы скажете по существу?

— По существу этот пасквиль подтверждает, что подонка выгнали правильно.

— Кому подтверждает?

— Мне.

— Значит, вы сомневались в вине Денисенко, когда настаивали на его увольнении?

«Ого! — подумал Мазин. — Такое бы мне ни Дед, ни прежний шеф не сказали».

— Я не сомневался.

— А на каком, собственно, основании? Ведь вы, насколько мне известно, лично Денисенко даже не знали?

Мазин понял, что начальник подготовился к разговору.

— Зато я хорошо знал Брускова, который не мог меня подвести. Я знал Брускова много лет, он даже помогал мне в работе, и вполне полагался на него как на свидетеля безобразного случая, когда с благословения сотрудника милиции собирались избить честного человека.

— Собирались? В этом еще нет состава преступления. Да и не Денисенко собирался бить. Я с ним беседовал.

Мазин был возмущен, но он уже взял себя в руки.

— Почему вы считаете его версию более достоверной, чем моя?

Начальник набычился. Ему не нравился все более спокойный тон Мазина.

— Потому что не так давно было совсем нетрудно расправиться с беззащитным человеком.

— С Пашковым — да. А вот зачем мне было расправляться с Денисенко, видит Бог, не понимаю.

— Оставим Бога. Можно найти и земные причины. Вы пошли навстречу Брускову, потому что он мог замолвить за вас словечко Чурбанову, что он и сделал.

Мазин встал.

— Вы понимаете, что оскорбляете меня?

— Игорь Николаевич! Вы пока еще мой подчиненный.

Мазин выделил слова — «пока еще».

«Так тебе и надо, дурак! Служишь, служишь, в слепоте начинаешь считать себя незаменимым, а тем временем подрастают люди, для которых ты что-то вроде старой перечницы, которую можно без большого сожаления спустить в мусоропровод».

— Так точно. Пока. Я уже выслужил пенсию.

Начальник плохо знал людей, он ожидал активного протеста, нажимал, готовясь сломить упорную оборону и, не ощутив ее, растерялся.

— Об этом речь не шла.

— А о чем же?

— Вы разве не знаете, что мы обязаны реагировать? Напишите мне подробно, изложите все как было. Мы не пойдем, разумеется, на поводу у каждого жалобщика.

— А он напишет наверх, что вы чурбановцев прикрываете.

— Вы были лично знакомы с Чурбановым?

— Видел раза два, случалось. Из задних рядов…

— Вот и напишите.

— Разрешите вопрос?

— Конечно.

— Вы хотите, чтобы я работал или ушел?

Шеф вновь потерял инициативу и разозлился.

— Здесь не частное предприятие, такие вопросы по желанию или по произволу не решаются. Мне известно, что вы опытный работник, но уж, извините, и к вам можно предъявить немало претензий.

— Какие именно?