Клад

— Нахлестался сопляк? — с гневом наступал старик. — Работать ленится? К бутылке потянулся? Ну, тогда дело швах: неделю сосать будет.

Директор мрачно молчал. Не проронив ни слова, он принял легкое ведерко из рук опечаленного деда. Лишь тогда заметил: руки его дрожали от гнева. «Может, я напрасно сказал Токтасыну о неурядицах с сыном? — подумал директор. — Одно расстройство старику, а помочь он едва ли сможет? Поздно все мы хватились. Да, поздно».

Принялся вспоминать: год, месяц…

«Когда Токтасын привел своего Науканбека ко мне от геологов? Осенью, в распутицу. Не больше двух лет тому… Парень был вроде в норме… Успел за это время спиться? Как это все могло произойти? Теперь вот даже в вытрезвитель угодил!»

Старик долго не мог прийти в себя от этой вести. Куда подевался его природный оптимизм!

— Что приуныл, отец? — пробовал расшевелить его Жаксыбеков.

Старик и про уху забыл, стоял с ведерком в руке возле реки.

Мотор завелся сразу, и они двинулись к аулу. Лишь на взгорке перед Белагашем. Токтасын, тронув директора за рукав, требовательно произнес:

— Говори до конца уж! Что он там напроказил?

Жаксыбеков успел мысленно не раз обругать себя за несдержанность: «Нашел в ком искать союзника в борьбе с шалопаем!»

— Да ничего особенного… Дома там скандальчик у них с женой. Чего не случается. Худо, что она пошла жаловаться. В общем, видел я сына твоего вчера в казенном доме[42].

— Хуже не придумаешь! — всплеснул руками дедушка. — И чего им с женой неймется? Выходит, и сына аллах не вразумил совладать с женщиной? Эх-хе-хе.

Старик не удовлетворился сообщением о скандале в семье Науканбека. Он лучше «теректира» знал своего младшего отпрыска. Бедовая у него жена, остра на язык, да и сам-то он хорош. Пришлось Жаксыбекову выкладывать все начистоту еще до того, как была сварена уха. И был его рассказ долгим, с подробностями, неприятными для обоих собеседников.

— Науканбек — хороший человек и специалист, каких поискать, — говорил неторопливо Кали Нариманович. — Но в последнее время странные вещи происходят с ним: на работу опаздывает, а то и вовсе не выходит… От людей правды не скроешь. Пьяные компании, драки… Словом, джигит покатился по наклонной. А вчера я увидел его посередине улицы с метлой в руках… На пятнадцать суток отлучили от рудника, выгнали на посмешище всему городу… Можно было спасти его от позора, но так уже случалось с ним не раз. Никаких себе упреков, а над нами всеми, возможно, посмеивается… Над нашей слабостью и жалостью. Вот, мол, я каков, что ни вытворю, как с гуся вода… Похоже, надо нам сообща браться, отец. Потому и начал я этот разговор. Знаю, Токтасын-ага: отцу вдвойне тяжелее слышать такие речи о родном сыне… Будем надеяться на то, что Науканбек пересилит в себе слабость, образумится. Но лучше уж остановить вовремя.

— Подожди мне, прохвост! — горячился старик. — Доберусь до тебя, окаянный!

Жаксыбеков, придерживая его за руку, проговорил извинительно:

— Не обессудь, Токтасын-ага, за мужской разговор. Я так думаю: лучше вовремя одернуть, чем умываться слезами после.

— Э-э, сынок… Я-то уж знаю, как мне поступить с паршивой овцой! Ты над ним рукой водишь два года, а я — всегда, пока жив. Не для того на свет пускал, чтобы он, шельмец, всем нам туманил этот свет…

Не задалась на этот раз уха у Токтасына-аги. Недосолил ее старик, что ли? Ели без всякого аппетита, а хозяин к своему вареву даже не притронулся.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

После возвращения из Алжира Меруерт присмотрела себе местечко в министерстве, где прежде работал муж. Ее зачислили сотрудницей технической библиотеки. Для тех, кто ценит каждую минуту, дежурство в читательском зале или разбор книг в хранилище были истинным раем. Спины не наломаешь, голоса не сорвешь — отыщи нужный томик для посетителя, верни его на полку в конце рабочего дня. Отметь в карточке. Только и всего. Даже в рабочие часы думай себе о посторонних вещах сколько угодно.

Главная работа для Меруерт, конечно, дети. Малыши так соскучились по своей мамочке, что в первые дни следовали за нею по пятам, не сводили с нее глаз, щебетали без умолку обо всем, лишь бы не молчать. Голоса их звучали сладкой музыкой. Рядом с детворой женщина чувствовала себя, как нигде, счастливой. Меруерт готова была разорваться на части, пожертвовать всем, что касалось ее лично, лишь бы угодить девчонкам и сыну. Дети, разумеется, пользовались ее уступчивостью. Мама как бы замаливала свои грехи и перед ними. Приготовить детям пищу повкуснее, одеть понаряднее, ублажить, успокоить для нее было наслаждением.

Когда вся семья была в сборе, домашние хлопоты не казались такими уж накладными. Кое в чем помогал муж. Самую тяжелую ношу он без напоминания принимал на себя. Выручала и машина, которую водил лишь глава семьи.