Клад последних Романовых

Евгению Степановичу было все равно, с кого начинать, а потому он решил, что ближе всего он сейчас находится к квартире Вейсбахов, а значит, так тому и быть.

И полковник направился на улицу Большую Морскую. Но теперь уже не с пустыми руками, а сразу с водкой.

В дворницкой на Большой Морской было чисто, пахло хлебом и дровами, а возле плиты хлопотала объемистая, обряженная в цветастую юбку и такой же платок, румяная и с озорным глазом баба. Евгений Степанович поспешил бутылку спрятать за спину. Не одобрит.

— Здорово, гражданочка, — поздоровался он солидно. — Мне бы дворника.

— И вам не хворать, — оборачиваясь к гостю, пожелала хозяйка, осматривая его подозрительным взглядом, словно городовой заезжего жулика. — Из жильцов будете? Что-то не припомню.

Евгений Степанович почувствовал, что потеет под шапкой. Опомнившись, он шапку снял, все же офицер, а перед ним дама, и вообще он в помещении.

— Так вы кто же будете? — не давала ему собраться с мыслями хозяйка.

— Я вот родственницу свою ищу, — пролепетал он неуверенно, судорожно соображая, как выкручиваться, и сообразил: — У меня еще в семнадцатом году тетка здесь состояла в прислугах, у графини Весбаховой. Я вот с Рыбинска приехал в командировку, думал навестить, а где искать-то, и не знаю. Может, и померла, конечно, хотя она крепкая была, у нас по отцу все крепкие, сибиряки, — нес какую-то околесицу Евгений Степанович.

— У Вейсбахов, говоришь? — прищурилась баба, и у Евгения Степановича замерло сердце — влип. Может, эта шустрая бабенка сама у Вейсбахов в прислугах была? Ох, погорел, ох, уходить надо! Если его в ГПУ потащат, а там как пить дать его биография всплывет, не вернуться ему уже назад в Рыбинск, а не дай бог еще и к Клаве с сыном ниточка потянется. И что он, дурак, про Рыбинск ляпнул, не мог соврать? — пятясь к дверям, потея, размышлял Евгений Степанович.

— Да что вы в дверях-то все толкетесь, — неожиданно успокоившись, проговорила баба и, вытянув из-под стола колченогий табурет, смахнула с него крошки передником. — Сидайте. Сейчас чаю налью, с морозу-то. Федь? Федор Лукич, выдь, человек тут пришел. Муж это мой, Федор Лукич, — пояснила она все еще топчущемуся возле дверей Евгению Степановичу. — Дворник он, еще при господах служил, может, вспомнит что про тетку вашу. А я Дарья Гавриловна. Да проходьте вы, садитесь.

Прошел, сел.

Из задней комнаты в кухню выбрался бородатый мужик в мятой, но чистой рубахе и в толстых вязаных носках.