Клад последних Романовых

— Инюша, ты сегодня один ночуй, а если я завтра не вернусь, иди к тете Оле. Она поможет. Деньги в ящике комода. Там немного, только на первое время. Еда пока есть. Ничего не бойся. Я ни в чем не виновата. Ты понял? Ни в чем. И я очень тебя люблю. — Все это она говорила горячим шепотом, прижав к себе сына так крепко, как только могла. Потом расцеловала его мокрое от слез, посуровевшее лицо и позволила себя увести.

Иннокентий был уже большой, четырнадцать лет. Уже все понимал. Все знал про свою семью. Знал, как это бывает, когда приходят ночами и забирают родных. В его классе такое уже было, детей потом либо родственники забирали, либо отправляли в детский дом.

Но клеймо «сын врага народа» оставалось с Иннокентием повсюду. Отца расстреляли шесть лет назад, Иннокентий тогда еще совсем маленький был, но скучал ужасно, они с матерью целый год как неживые ходили, а теперь вот забрали и мать. Что им от нее нужно? Что она сделала? Тихая, скромная, добрая, самая, самая родная! Иннокентий до утра прорыдал в подушку, давясь своими рыданиями, боясь издать хоть звук, чтобы не слышали соседи, а под утро заснул опустошенный, несчастный, один на всем белом свете.

— Так что же с сокровищами, Клавдия Михайловна? Где они сейчас?

— Сокровищами? — Бледная дрожащая Клавдия Михайловна никак не могла собраться. Сокровища. Откуда узнали? Кто мог рассказать? Никто, никто не мог! Это так, просто проверяют. Да и нет у них никаких сокровищ. Нет. — Я не знаю ничего о царских драгоценностях, — проговорила наконец, едва справляясь с голосом, Клавдия Михайловна. — Они, конечно, были, хотя очень скромные. Видела на бывшей государыне серьги, браслеты, жемчужные бусы, а Великие Княжны, по-моему, только маленькие сережки и крестики носили.

— Нет-нет, — улыбнулся следователь. — Я не о них. Я о тех драгоценностях, что Романовы приказали вынести из арестного дома и спрятать. О тех драгоценностях, которые чемоданами выносили их слуги и свита.

— Чемоданами выносили? Свита? — чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, повторила Клавдия Михайловна. — Я ничего о таких не знаю. У нас ничего нет, можете проверить. И не было. Мы скромно живем, я работаю учительницей, у меня нет никаких драгоценностей. А тогда я просто математику и русский язык княжнам преподавала, мне никто ничего не давал, — трясла она головой так, словно хотела стряхнуть с себя нелепое обвинение.