Кладезь безумия

Понедельник, 12 июня 2006 года. Потрясающая новость – завтра все должно было завершиться. Хотелось бы, чтобы так, как я задумал. Мне пришло в голову, что за эти дни я ни разу не подумал про Анжелу. Мне должно было быть стыдно, но стыдно почему-то не было. Мысли о ней подорвали бы мой моральный дух и сожрали бы с потрохами. Я, конечно, не забыл ее – как я мог о ней забыть, если я все это делал для нее? Разве не ее я выбрал, выбирая между ней и миром? Я вспоминал ее, но не думал о ней. И это было благом для нас обоих.

Легко ли это было? Я проснулся в понедельник днем, умывался и заглянул в зеркало. Зарос я, конечно, по самую шею, но это было не страшно – для художников борода никогда еще помехой не была. Постарел немного, вон оно как! Что ж, шрамы и морщины украшают мужчину, так, кажется, придумали старые воины, чтобы не чувствовать себя старыми и больными?

И я не буду чувствовать. Оденусь и пойду куплю что-нибудь перекусить.

Сходил и вернулся – ничего особенного. Сегодня я продолжу рисовать – у меня еще есть времени меньше суток. Так проведу же я его с толком и пользой. Нет, не проведу – время не проведешь. И не потратишь. Использую. Вот хорошее слово – использую. Оно означает пользу.

И я продолжил использовать. Когда ко мне в очередной раз заглянул граф Ночь, я рисовал голову. Я рисовал уже вторую Луну – первую, привычную, особого труда воссоздать не составило. А вот с Фаттой довелось повозиться. Так что я даже и не обратил особого внимания на своего привычного гостя – и мне, честно говоря, было все равно, обиделся он или нет. Я рисовал его, а все остальное пусть идет гуляет куда-нибудь далеко лесом. Даже если одним из этого «всего остального» и был «модель» для этой картины. Извини, дорогой граф, но всему свое время. Тебе ли этого не знать.

43

Вторник, 13 июня 2006 года. Сегодня утром я проснулся чуть свет. Конечно, с учетом того, что заснул я около четырех утра, чуть свет этот меня не очень и радовал. Одиннадцать часов утра – а ведь через два часа у меня рандеву с Садовником. Я был готов к нему. Не чувствовал ни пафоса, ни важности, ни страха – просто чувствовал себя мастером, который проделал хорошую работу. Ничего, что я пока что еще ученик – если все получится, то я смогу стать и мастером.

Я повернул голову и посмотрел на портрет. Получился, ничего не скажешь. Граф Ночь выглядел именно таким, каким я увидел его в ту ночь. Таким же холодным, таким же вечным и таким же большим. Таким же, как и большое будущее – лучше и не скажешь, не правда ли, Александр Сергеевич? Григорий Сковорода, что скажете? Не знаю, мне лично нравилось то, что я нарисовал.

Посмотрим, как это понравится Садовнику.

Анжела Морфеева

Я не могу сказать, что он со мной плохо обращался. Он держал меня где-то между прошлым и будущим – точнее, настоящим. Я сразу поняла, кто это – тот самый тип, который был на обоях у Жени на стене, затем сошел с них и, в конце концов, выманил Женю. Я бросилась за ним – когда я проснулась после той волшебной ночи, его уже не было. Конечно же, я не поверила записке – неужели он всерьез думал обмануть женщину? Но вагон со станции «Грибники» отвез меня вовсе не на «Львивську Браму». Он ее проехал и даже не остановился. А когда в конце-концов остановился, меня уже встречал этот парень – с улыбкой на лице. Наверное, это он полагал, что это была улыбка. На самом деле это была усмешка.

И вот я жила в этом доме. У меня была спальня, кухня, да все, что должно быть в нормальном доме. Холодильник был всегда забит, вода из крана текла вполне себе питьевая. Была лишь одна особенность у этого дома – его со всех сторон окружали дороги, такой себе дом-квартал. Я как-то попыталась перейти эту дорогу. На той стороне тоже стоял дом – вообще вокруг стояли дома точно такие же, как и мой. По крайней мере, внешне. А после того, как я перешла дорогу и зашла в первый дом, так убедилась, что и внутренне. На пятом доме мне надоело проводить эксперименты, и я осталась там жить. И ждать.

Садовник не баловал меня своим вниманием, но и без него не оставлял. Желания общаться с ним у меня не было ни малейшего, и он это понимал. Но все равно рассказывал мне какие-то истории о своих подвигах. Неужели он всерьез рассчитывал, что сумеет произвести на меня впечатление?