Кладезь безумия

– А я тебя не приветствую, – ответил он. – Ты слишком велеречив и невоспитан. К тому же ты не собираешься показывать мне процесс рисования. Что, если я просто подвину тебя и посмотрю, что ты там малюешь? Вдруг мне не понравится, как ты меня изображаешь?

– А что тебя может не понравиться? – усмехнулся Женя. – Что я нарисую жабу или бегемота? Так это ж твои воплощения. И, знаешь – я знаю, кто ты есть, но будь ты хоть трижды Князем Тьмы, ты и носа своего сюда не покажешь, пока я не скажу «готово». Иначе останешься без подарка.

– Ладно тебе, гений, – вдруг смягчился Садовник. – Давай-ка мы приступим к делу. И помни – от качества твоей работы зависит качество твоей дальнейшей оставшейся жизни, если таковая будет вообще.

– Тралала, бла-бла-бла, извольте стать прямо, господин Садовник, – махнул кистью Женя. – Процесс не так уж и быстр, как Вам того хотелось бы.

Садовник стал прямо и поправил цилиндр.

– Вот так, что ли?

– Нет, не так, – с раздражением в голосе ответил Женя, – Голову чуть правее, плезир. Подумать только – ты и есть тот мессир, про которого писал Булгаков.

– Тогда я еще пытался вас образумить, – ответил мессир, повернув голову. – Да и вы сами другие были. Еще чего-то искали. Еще чего-то хотели.

– И ты, конечно, помог, – сказал Женя. Его левая рука уже орудовала кисточкой по всему холсту, а правая удерживала палитру.

– А я что вам, скорая помощь? – возразил Садовник. – Есть три пути функционирования в этом мире. Это искать помощи, искать виноватых и искать себя. Люди выбирают первые два. Это ж их выбор, не так ли?

– Выбор – их, – согласился Женя. – А искушение – твое. Влияние на выбор – это и есть искушение. Если бы ты предоставил людям выбирать самим, а не влиял на их выбор, ты бы сильно удивился результату. Потому предлагаю завершить дискуссию и продолжать дело в тишине.

– Кстати, о тишине, – сказал Садовник. – Тебе привет от графа.

На секунду Женя замер, но продолжил работу. Через некоторое время он спросил:

– Он все так же жаждет встречи со мной?

– О, еще как. А состоится она или нет – зависит только от тебя. Солнце еще высоко, видишь ли.

На эту реплику Женя предпочел не отвечать, а сосредоточился на работе. Я наслаждалась – его умелые мастеровитые руки выписывали такие замысловатые зигзаги, когда он водил своей кисточкой по холсту. Мне так хотелось увидеть, что получится в итоге – так же, как и этому проклятому Садовнику. Но еще больше мне хотелось увидеть моего Женю – целым и невредимым. Пусть нам осталось всего шесть с половиной лет – но мы будем счастливы эти годы. Детей, конечно, заводить не будем, потому что я не хочу покидать этот мир с мыслью, что его покидает и мой ребенок. Мы просто будем наслаждаться друг другом, и дарить друг другу счастье. Неужели я так много прошу? Только бы все закончилось хорошо. Только бы все закончилось хорошо…

Внезапно Женя остановился, опустил кисточку и произнес:

– Ну уж нет, приятель, я так не могу. Ничего не получается. Ты опять жульничаешь.

44

– Что значит – жульничаешь? – прорычал Садовник.

Он выглядел недоуменным и слегка растерянным. Что-то пошло не так, и он не мог понять, что именно.

– Ну да, жульничаешь, – повторил Женя. – А разве нет? Мы с тобой как договаривались?

– Мы с тобой договаривались, что ты меня рисуешь, а я не заглядываю в твою мазню, пока ты не скажешь «готово», – натура портрета была возмущена и с негодованием смотрела на художника. – И что я, по-твоему, нарушил?

– Ты же сам только что сказал, – сказал Женя и моргнул глазом.

– Что я сказал? Я тебе хоть раз в холст заглядывал, а?

– А я не про холст и говорю.

У Садовника наступил когнитивный диссонанс – чувство, когда очевидное противоречит случившемуся. Он стоял и хлопал глазами, как натуральный школьник. Наконец с трудом произнес:

– Тебе жить надоело, или что? Ну-ка дай-ка я гляну, что ты там намалевал.

– Даю подсказку – вот тебе цитата самого тебя. «Мы с тобой договаривались, что ты меня рисуешь». Тебя рисую, понимаешь, тебя. А я кого рисую?

До Садовника, похоже, начало доходить. Начало доходить и до меня.

– Ты хочешь сказать…

– Ну да же, да, – вскричал Женя. – Я рисую не тебя, а человечье обличие, которое ты принял. Ты, конечно, можешь принимать все что угодно, но я надеюсь, ты не принимаешь меня за дурачка? Я-то ведь прекрасно понимаю, что выглядишь ты на самом деле немного не так.

Глаза Садовника блеснули, и это было видно даже в такой солнечный день.

– А ты понятливый, вон оно как. Смышленый. Но раз ты такой умный-разумный, то ты не можешь и не понимать, что свой настоящий образ я тебе показать как раз таки и не могу. И ты знаешь, почему.

– Конечно же, знаю. «И лик его настолько ужасен, что простые смертные не могут видеть его». Как-то так, да?

– Почти, – кивнул головой Садовник. – Суть, в принципе, верна. И как же ты хочешь увидеть мой настоящий лик? Это ведь будет последнее, что ты увидишь в своей жизни. Но это мгновение покажется тебе вечностью.

– Да уж, проблема, – призадумался Женя. – Но я ведь иначе не смогу нарисовать твой портрет, вот в чем дело. Приплыли, называется.