Кладоискатели (сборник)

Уже в палате он, растянувшись на койке и прикрыв грудь свитерком, так как в окно поддувало, подумал, что давно, ох давно не случалось ему лежать вот так без дела целых две недели. И никогда раньше он так глубоко не задумывался о своей жизни. Он вспоминал себя здоровым, шустрым мальчуганом, выросшем у бабушки в деревне на парном молоке и свежеиспеченном хлебе. Вспоминал себя школьником, студентом. И всегда он был не удовлетворен тем, что имел. Всегда ему казалось, что лучшее оно впереди, а то, что происходит сейчас – скучно, обыденно. По окончании института Кошкин попал в одну интересную контору, которая больше контролировала, чем созидала, несколько раз выезжал за границу, что по временам «железного занавеса» было престижно. Тот период Кошкин и вспоминал, как самый счастливый. И жена, и сын тогда были довольны, и жили они вместе. Потом, когда «интересная» контора развалилась, Кошкин остался не у дел. Жена, то ли не выдержав перепада из благополучия в бедность, то ли разлюбив, ушла. Сын живет теперь с ней. Видятся они редко. Тогда и начали проявляться у Кошкина первые признаки болезней. Появилась слабость и апатия, масса психологических комплексов. Появилось раздражение от неуспехов, зависть к процветающим знакомым. Кошкин долго не мог найти работу, а что попадалось – не устраивало его то оплатой труда, то более низким, чем ранее статусом должности. И когда в стране полным ходом шли процессы «оздоровления экономики», он окончательно оказался на обочине. К язве добавились гипертония, фарингит и камни в почках. Он стал чувствовать себя постоянно уставшим, слабым и жалким. Ему постоянно казалось, что люди смотрели на него со стороны и смеялись над его ничтожеством. Он почти перестал общаться с друзьями и знакомыми, потому что неловко себя чувствовал, видя, что они устроены по жизни лучше его. А с теми, кто находился с ним примерно в одинаковом положении, общаться ему, почему-то, тоже было неинтересно. Он стал избегать людей и замкнулся в себе. И вот он попал в больницу, лежит и анализирует свою жизнь. И странно, почему-то здесь самоуничижение не доставляет ему уже таких терзаний. Становится даже интересно сопоставлять события своей жизни и отыскивать в них смысл и закономерность, а не случайность. И ещё хорошо, что он всё-таки устроился на работу (хоть и не больно престижную, но жить то на что-то надо) и у него есть медицинский полис. Поэтому его не выкинут из больницы, а будут лечить. Максим вспоминал себя в Софии в новом дорогом костюме, как женщины бросали на него заинтересованные взгляды. Потом десять лет спустя в поношенной куртке и чуть ли не расходящихся по швам брюках, вызывавших у тех же женщин брезгливость и, в лучшем, случае сочувствие. Но есть же причина всему этому? И если эту причину найти, то, может быть, можно будет что-то исправить. На этой оптимистичной ноте внутреннего монолога Кошкин открыл глаза и осмотрел палату.

К Вите пришла его мама, миловидная, полная, интеллигентная женщина лет сорока восьми. Она всегда очень приветливо здоровалась с больными, а уходя желала всем поправляться. Витина мама приносила сыну множество вкусных вещей, которые он никак не успевал съедать, и Витя просил не приносить ему так много. Мать обещала, но всё равно приносила. С матерью Витя чаще всего беседовал в палате, а вот приходящую чуть реже невесту Вику он всегда уводил либо в больничный парк, либо в укромный уголок в коридоре. Вика была высокой, весёлой, чуть манерной брюнеткой. Она всегда приносила апельсиновый сок.

До обеда оставалось чуть более часа, и Кошкин решил прогуляться. Он прошёлся по отделению, заложив руки за спину, мельком взглянул, не выложили ли обеденные таблетки, вышел на балкон в конце коридора. Оттуда открывался вид на реку, дул свежий ветер. Кошкин вдохнул полной грудью и представил, как живительный кислород растекается по организму и даёт ему силу. «Вот бы поправиться! – мечтал он, – найти хорошую работу, заработать денег и поехать в отпуск к морю!». Он ещё раз вдохнул и направился в палату. По дороге он отметил, что из-за неплотно прикрытой двери палаты N 8 доносятся отголоски игры в преферанс:

– Два паса, в прикупе – чудеса!

– Раз… Сталинград.

– Обязал – поехали!

Когда-то и Кошкин баловался, любил «пульку» записать. Да и сейчас не прочь.

Отделение располагалось на четвёртом этаже крайнего корпуса. В нём было двадцать палат, две из которых предназначались для вип-пациентов. Также располагались кабинеты заведующей и старшей сестры, ординаторская, процедурная, перевязочная, раздаток пищи, душевая и туалеты. Два поста медсестер в разных концах коридора, два холла. Один холл предназначен для отдыха и оборудован мягкими креслами и диваном, телевизором и аквариумом. Второй используется в качестве столовой. В нём расставлены столики, каждый из которых рассчитан на четверых человек. Бежевые скатёрочки, стаканчики с салфетками. Неполоманные стулья. Всё очень и очень прилично.