Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

Воспользовался псевдонимом — «Н. У. Клерк». Сначала Льюис хотел назваться латинским эпитетом Dimidius («разрезанный пополам»). Т. С. Элиот, директор издательского дома Faber & Faber, сразу по прочтении рукописи угадавший чрезвычайно образованного автора, посоветовал выбрать более «английский на слух псевдоним», который «сбил бы интересующихся со следа надежнее, чем Димидиус»[716]. Льюису уже доводилось скрывать свое авторство под псевдонимом, когда он писал стихи. В итоге он выбрал инициалы по первым буквам выражения Nat Whilk (это англо-саксонское словосочетание означает «Не знаю кто») и фамилию Клерк («клирик, человек, умеющий читать и писать»). Ранее Льюис использовал латинизированную форму того же имени — Natvilcius — для автора вымышленного ученого труда, на который он ссылается в романе «Переландра» (1943).

Обозначил главную героиню своего повествования также псевдонимом, вернее, буквой H — вероятно, это инициал Helen, второго имени Дэвидмен, которым она редко пользовалась, но оно стоит на юридических документах, брачном свидетельстве, бумагах, относящихся к получению британского гражданства, также и в свидетельстве о смерти она именуется «Хелен Джой Льюис, супруга Клайва Стейплза Льюиса».

И, наконец, Льюис изменил собственный стиль. В «Исследуя скорбь» умышленно использованы такой жанр и такой стиль, который преданные читатели едва ли могли опознать. Вставив повсюду «маленькие стилистические уловки», Льюис намеревался провести публику[717]. И действительно, мало кто из первых читателей догадался связать эту книгу с Льюисом.

Даже те, кто замечали в этом тексте некоторые явные приметы льюисовского стиля (например, его ясность), все же не могли сопоставить «Скорбь» со всем тем, что он писал ранее. Эта книга прямо говорит о чувствах и об их главном назначении: подвергать любой договор с реальностью такому испытанию, при котором только и выяснится, способен ли этот договор выдержать обрушенный на него вес. Льюис, как известно, терпеть не мог обсуждать собственные эмоции и чувства, он даже извинялся перед читателями за «удручающе личный» подход, проступающий порой в его более раннем автобиографическом сочинении «Настигнут радостью»[718].

«Исследуя скорбь» открывается чувствам с такой интенсивностью и страстью, каких мы не найдем нигде более в текстах Льюиса, ни более ранних, ни более поздних. Более ранний разговор в трактате «Страдание» (The Problem of Pain, 1940) предполагает возможность объективного и бесстрастного подхода к этой проблеме. Факт существования боли — интеллектуальная загадка, с которой христианское богословие успешно разделывается, пусть не может разрешить ее полностью. Льюис недвусмысленно формулировал такое намерение в зачине той более ранней книги: «Единственная цель книги — разрешить интеллектуальную проблему, которую ставит перед нами страдание»[719]. Да, Льюис уже разбирал различные интеллектуальные проблемы страдания и смерти. Но, выходит, он оказался не готов к тем испепеляющим чувствам, что обрушились на него после смерти Джой Дэвидмен.

Страдание может представляться всего лишь логической загадкой тем, кто всматривается в него с безопасного расстояния. Но когда оно переживается непосредственно, вблизи, напрямую — как маленький Льюис переживал смерть матери и как теперь он сокрушительно переживал смерть Джой, — таран эмоций разрушает ограду, за которой стоял замок веры. Критики полагают, что «Страдание» — это бегство от реальности зла и боли как переживаемой реальности, Льюис сводит эту реальность к абстрактным идеям, которые остается лишь уложить в мозаику веры. Но при чтении «Исследуя скорбь» мы видим, как рациональная вера может рассыпаться в прах, столкнувшись со страданием как с личной реальностью, а не сравнительно легким умозрительным переживанием.

Льюис, по-видимому, осознал, что прежде затрагивал лишь поверхность человеческого опыта, а не его пучины:

Кстати, а где Бог?… Стоит прийти к Нему в отчаянии, когда помощи ждать неоткуда — и что же? Дверь захлопнулась перед носом, в замке проскрипел ключ, потом еще раз… тишина[720].