Читаем Клан Сопрано полностью

Д: Никого больше не было. Пришло больше двухсот женщин, и все они делали то, что присуще безумным итальянским мамочкам. А она верно поняла образ моей матери, она все поняла.

М: Я много раз видел первый сезон, но при этом все равно не знаю, сколько было у нее сознательной злобы в манипулировании Тони и Джуниором, а сколько просто инстинктивного. Очень часто я не знаю, понимает ли она, что делает. И мне интересно, что из этого есть в сценарии, а что она внесла в фильм сама.

Д: Если говорить о моей матери, то я считаю, она никем сознательно не манипулировала. Она не умела строить планы. И я скажу, что это более вероятно, чем то, что она сознательный манипулятор, или злой человек.

А: В третьем эпизоде, где Брендан умирает, есть сцена, где Джуниор спрашивает у нее, можно ли убить Кристофера и Брендана, а она говорит, что любит Кристофера, потому что он ей «однажды вторые рамы на окна поставил». Но она молча дает свое согласие по поводу Брендана, и Джуниор убивает его. Она сознательно так поступает?

Д: Думаю, моя мать именно так и говорила: «Я его люблю, потому что он однажды мне вторые рамы на окна поставил». Кузены ей все время такие вещи делали, например, телевизионную антенну настраивали… Ее отношения с Джуниором…

М: Похоже, что, когда Джонни был еще жив, между этими двумя была небольшая связь. Достаточно увидеть, как он смотрит на нее, как говорит с ней. И потом, когда они постарели, и Джонни уже умер, он постоянно навещает ее. Этот разговор, есть здесь что-то отчасти скандальное. Чувство, которое брат испытывал к женщине Джонни!

Д: Верно, верно.

М: Однако отношения совершенно платонические?

Д: Совершенно. Он также у нее просит совета.

А: Она становится его консильери в большей степени, чем Майки.

Д: Ну, я думаю, он что-то в ней видит, какой-то талант — это интересный вопрос. Что делают люди намеренно, а что нет?

А: Вы все время хотели снимать, и вам дали снимать пилот. О чем вы думали, в смысле — каким видели сериал, как он должен был звучать, какие чувства вызывать?

Д: Я хотел, чтобы он был открытым. Я хотел, чтобы он был всеохватывающим, широким. Я не хотел, чтобы он ощущался снятым в помещении и телевизионным. Все, что я хотел, из того, что помню, я сделал. Меня всегда совершенно очаровывает сериал «Медоуленд» (Medowlands), и мне хотелось передать это чувство настолько, насколько я сам охвачен им.

А: Меня вот что всегда поражает. Когда действие происходит на улице, погода становится важным фактором: солнечный свет за пределами мясной лавки очень яркий; когда Тони у воды, ветер такой резкий, что кажется, сейчас рубашку сдует. Если снег идет, то очень сильный, даже в хороший день.

М: Возникает впечатление необычности.

Д: Отчасти это просто желание сделать что-то иное, чем типичные фильмы о гангстерах в Нью-Йорке: вывести их оттуда вместе с деревьями, ветром и тому подобным в Нью-Джерси. Я думаю, большинство людей в Америке не считают Нью-Джерси бандитским местом. Отчасти это желание придать ощущение чего-то духовного лесам, потому что я помню, какими они были, когда я сам там жил. Детьми мы все время играли в лесу. И были слышны звуки животных.

Клифтон, Нью-Джерси, где я рос, — это что-то типа города. Затем мы переехали в Северный Колдуэлл, где было много лесов. Когда я был в колледже, то слушал годичный курс по американской литературе: Готорн, По, много Джеймса Фенимора Купера, всего связанного с лесами. Мне просто это нравится. Для меня и сейчас Нью-Джерси — потерянный рай.

М: Я хочу здесь отойти в сторону и немного поговорить о вашем восприятии природы в детские годы, потому что это важно для сериала.

Д: На самом деле я рос в Клифтоне в многоквартирном комплексе, там вокруг не было лесов, но отец и его деловой партнер возили нас, сыновей, в домик где-то в лесу у Нью-Джерси. Он принадлежал Детскому клубу в Ньюарке. Мой дядя, который работал там, тоже привозил мальчишек в этот домик, чтобы они побыли на природе. Там ни воды, ни прочих удобств не было, просто хижина. А мне очень нравилось. Мне нравилось в палатках жить, и тому подобное.

Когда мы переехали в Северный Колдуэлл, Нью-Джерси, знаете, там был лесок. Прямо через улицу от моего дома, и я всегда бродил среди деревьев. У меня были ловушки на ондатр и винтовка 22-го калибра.

М: Вы умеете стрелять?

Д: Нет. Мать велела отцу боек вытащить, потому что боялась, что я его убью.

М: Случайно или намеренно?

Д: Намеренно! Она мне это у его гроба говорила.

М: Ого. Хорошо, что вы ни разу с медведем не столкнулись с такой винтовкой!

Д: Да! Я часто ездил в летние лагеря, в лагеря бойскаутов и прочие в Нью-Джерси. Леса для меня — это тайна, они и страшные, и прекрасные. Вдохновляют меня.

М: Когда вы впервые увидели «Твин Пикс» (Twin Peaks), вы, должно быть, подумали: «О, Боже, кто-то меня понимает». Там столько леса.

Перейти на страницу:

Все книги серии Киноstory

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука