Кланы альфанской луны

– Плохо то, – ответила Мэри, – что независимо от того, как бы все обернулось, результат всегда будет один: полная изоляция. Таков конечный итог их деятельности: постепенно отрезать себя ото всех живых существ.

– Но разве плохо быть самодостаточными? – пожал плечами Мейджбум.

– В принципе нет, – ответила Мэри. – Но речь тут не о самодостаточности, это нечто другое, совершенно другое, что-то, чего мы с вами действительно не можем себе представить. Помните, раньше проводились эксперименты с полной изоляцией людей? Еще в середине двадцатого века, когда на пороге первых космических странствий пребывание человека в полном одиночестве без каких-либо контактов увеличивалось до нескольких дней, а то и недель подряд… Помните, какими были результаты, когда человека поместили в камеру без возможности связаться с другими людьми, а после вновь восстановили связь?

– Конечно, – серьезно кивнул Дэн. – Это сейчас называется «баги». Острый галлюциноз – результат депривации.

Мэри кивнула:

– Зрительные, слуховые, тактильные и обонятельные галлюцинации, заменяющие отсутствующие стимулы. По интенсивности, по яркости воздействия на человека галлюциноз может превзойти реальность. Может вызвать состояние страха. Галлюцинации, вызванные наркотиками, способны ввести в состояние ужаса, невозможного в реальном мире.

– Почему невозможного? – уточнил Мейджбум.

– Потому, что наркотики имеют абсолютную силу. Они накапливаются в системе рецепторов человека и дают обратный импульс – сигнал, исходящий не откуда-то издалека, а из собственной нервной системы человека. От этого невозможно уйти, – объяснила Мэри, – и наркоманы знают это. Обратной дороги нет.

– А это-то здесь при чем? Вы можете сказать?

– Могу. Но все не так просто. Во-первых, я пока не знаю, насколько далеко здешнее общество продвинулось в плане самоизоляции. Скоро мы это узнаем. Увидим по тому, как они примут нас. Гебы, которые обитают тут, – она указала на лачуги по обе стороны грязной дороги, – их отношение приятным не назовешь. Однако при первой встрече с параноиками и маньяками… Можно сказать так… Несомненно, в некоторой степени они уже галлюцинируют, это часть их мировоззрения. Но они все еще сохраняют ощущение объективной реальности как таковой. Наше присутствие здесь усилит их склонность к галлюцинациям. Мы еще столкнемся с этим, нужно быть готовыми. В их галлюцинациях мы страшная угроза. На наш корабль будут смотреть буквально, я хочу сказать, фактически как на угрозу. Что они точно увидят в нас, так это то, что мы вторглись в их мир, чтобы уничтожить его, сделать их нашими сателлитами.

– Но так и есть. Мы собираемся забрать у них руководство, вернуть их туда, где они были двадцать пять лет назад, – в психушку, на принудительную госпитализацию, другими словами, в плен.

Мысль была правильной. Но недостаточно хорошей.

– Существует разница, которую вы не отметили, – сказала Мэри. – Она небольшая, но жизненно важная. Мы попытаемся вылечить этих людей. Фактически попытаемся дать им то положение в обществе, которое они тут по случайности занимают. Если у нас все получится, то в конечном счете они станут здесь, на Луне, законными поселенцами и будут сами собой управлять. Сначала это смогут делать некоторые из них, а затем к полноценной жизни станут возвращаться все больше и больше людей. Это не плен, даже если они так себе его представляют. В тот момент, когда каждый человек освободится от своего психоза, он обретет способность воспринимать реальность без искажения…

– Вы считаете возможным убедить этих людей добровольно возобновить статус госпитализированных? – усомнился Мейджбум.

– Нет, – ответила Мэри, – нам придется применить силу. Лишь некоторые из гебов пойдут добровольно, большинство воспротивится. Нам придется оформить документы для целой планеты. Или, скорее, луны.

– Если бы вы не поправились, не сказали бы «луна», я имел бы все основания арестовать вас, – бесстрастно произнес Мэйджбум.

Пораженная услышанным, Мэри уставилась на него. Казалось, агент не шутил. Его молодое лицо было мрачным.

– Это всего-навсего оговорка, – пояснила Мэри.

– Я понял, – согласился Мэйджбум. – Но симптом налицо.

Он улыбнулся с холодной снисходительностью. От недоумения и неловкости Мэри вздрогнула. Что он имел против нее? Или она становилась параноиком? Возможно, так оно и было, но… Мэри чувствовала огромную враждебность, исходящую от агента, которого она едва знала. На протяжении всего полета Мэри ощущала эту странную, необоснованную враждебность. Она присутствовала с самого начала, с того момента, когда они встретились.

* * *

Переведя симулякра в режим гомеостазиса, Чак Риттерсдорф выключил режим управления, с трудом поднялся с кресла, стоящего рядом с панелью управления, и закурил сигарету. По местному времени было десять часов вечера.