Едва ли не треть состава «народных избранников» Жогорку Кенеша (парламента Киргизии) находилось в 2019 г. под следствием, а экс-первый вице-премьер Аскарбер Шадиев (ныне депутат) находится в международном розыске. Находящийся под домашнем арестом депутат Канат Шаев продолжал посещать заседание парламента[241]
. Исследователь В. Хлюпин отмечает, что «Кыргызстану характерна (как и Казахстану) особенность местной «меритократии» – обратная селекция элиты: от лучшего – к худшему. Сереющая серость сгущается над страной не сама собой, это некий закономерный тренд развития элиты страны. Последние премьер-министры, акимы Бишкека, большая часть министров и подавляющая часть губернаторов этой страны явно выстраиваются в известную схему беспорядочного самопроизводства “какократии” (отМестные авторитеты клановых структур используют традиционные приемы сплочения соплеменников: регулярно проводимые конно-спортивные праздники (байгу, бузкаши) наурыз, и той, которые собираются регулярно и по любому поводу. Как правило, в организации таких мероприятий задействуются бюджетные средства. Осенью 2018 г. депутат киргизского парламента Жогорку Кенеш, уроженец Чуйской области Акылбек Шамангулов предложил ввести в республике пятилетний мораторий на проведение тоев. По озвученным им данным, на каждый той отпускается не менее 2 млн сомов. «Сами посчитайте, – говорил он, – 120-летие Балыкчи, 150-летие Нарына, 120-летие Казыл-Кии, 100-летие Сузака, 100-ле-тие Базар-Коргона, 90-летие Лейлека и другие мероприятия. Все это финансируется из местного бюджета». По подсчетам депутата, только за восемь месяцев 2018 г. на эти цели из государственной казны Киргизии было потрачено средств (на 105 крупных тоев) не менее 220 млн сомов[243]
.Было бы неверным полагать, что регионализация кланов имеет исключительно отрицательные последствия. Несмотря на то что региональные авторитеты, так же как и верхушка клановой пирамиды, как правило, преследуют собственные цели (это отличает их от родоплеменных паттернов прошлого) тем не менее вынуждены в большей степени вникать в местные проблемы, волнующие народ. Так, например, аким Атырауской области Казахстана Б. Рыскали-ев, поднявшийся к вершине региональной иерархии с самых «низов» (в 1990-е годы был простым менялой на рынке) для того, чтобы завоевать авторитет своих соплеменников, активно занимался строительством дорог, мостов, школ в регионе, препятствовал бесконтрольному использованию ресурсов области (нефти) иностранными компаниями.
Совсем неважно, что социальные акции сопровождались искусственной шумихой и пиар-кампаниями. Симптоматична сама технология завоевания уважения соплеменников, которая положительно отражается на самочувствии населения[244]
.Однако и этот положительный момент смещения клановой организации в сторону региональной повестки не лишен деструктивного потенциала. В процессе регионализации кланов усиливается их особая идентичность, способствующая углублению фрагментации страны, и тормозит, а может, даже становится препятствием завершению формирования единой этнической и культурной идентичности. По этому поводу эксперт из Киргизии, доктор исторических наук А.А. Князев пишет: «Динамичная постсоветская история привела к тому, что сегодня можно уверенно говорить об отсутствии в киргизском обществе сколько-нибудь компетентной и, главное, хотя бы немного ответственной политической элиты, способной мыслить общенациональными критериями. Нет ее у северян, нет ее и у южан. Это еще больше усугубляет риски происходящей хаотизации.
И есть высокая опасность того, что, когда настроения общественного протеста и реваншистских элитных кругов войдут в соприкосновение, найдется кто-то более удачливый в организации «революций», нежели нынешний арестант Атамбаев»[245]
.Подвижность и социальную многовекторность развития клановой организации постсоветской Центральной Азии помимо противоположно направленных интересов модернизирующихся элитных групп и рядовых общинников определяет динамичность ее верхней надстройки.