Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Кларендон назвал 1667 год «фатальным, годом бедствий, положившим конец его величию». Говорят: смерть не приходит одна. За потерей внуков пришел черед жены, неожиданная смерть которой стала для него настоящим горем. Судьбу внуков Френсис, видимо, переживала сильнее, чем муж. У нее усилилось недомогание, во второй половине июля ее отправили для лечения на воды в Танбридж, курорт, расположенный в сорока милях от Лондона. Доктора ожидали скорого выздоровления, однако ее состояние ухудшилось, и 6 августа леди Кларендон привезли в новый лондонский дворец. Она впала в беспамятство и скончалась 9 августа. В автобиографии Хайд писал о великой скорби от «внезапной, неожиданной и невосполнимой потери, которую у него не было мужества вынести». 17 августа леди Френсис похоронили в Вестминстерском аббатстве. В эти же дни Карл II посетил Кларендона, чтобы принести ему свои соболезнования. Но еще через десять дней к нему прибыл герцог Йоркский и в большом волнении сообщил: опасаясь, что парламент объявит импичмент канцлеру, король требует, чтобы тот сдал государственную печать. Кларендон отверг это предложение: не чувствуя себя ни в чем виновным, он не боится суда парламента. Возможно, король некоторое время колебался, но история приобрела громкую огласку, и все враги канцлера требовали от монарха жертвы, которую он был не прочь принести. 26 августа Кларендон добился аудиенции у Карла II, проходившей в присутствии герцога Йоркского. Она длилась два часа, король, по словам Хайда, был озабочен и нерешителен. Канцлер убеждал его, что уступить парламенту в таких обстоятельствах означает нанести невосполнимый урон монархии. Он приводил исторические примеры, восходившие к Ричарду II, но когда было упомянуто имя леди Кастлмейн, Карл в ярости покинул помещение. Это была их последняя встреча. Когда Кларендон покидал Уайтхолл, из открытого окна за его унижением с торжеством наблюдали фаворитка и Арлингтон. Хайд якобы успел сказать ей: «Это вы, Мадам? Молитесь и помните: если живешь, то состаришься».

Старый товарищ Хайда Эвлин счел нужным поддержать его, посетив 27 и 28 августа. Канцлер «был расстроен. Парламент обвинял его, и у него были враги при дворе, особенно шуты и дамы для удовольствий, потому что он мешал некоторым из них, стоя на их пути. Я бы мог назвать главные имена. Правда состоит в том, что во времена величия он прибрел мало друзей среди пострадавших за роялистское дело, защищая прежних мятежников. Не будучи великим юристом, он поддерживал дела нации, по форме и сути, с большей твердостью, чем это делали бы некоторые другие. Он был моим близким добрым другом во всех ситуациях» [13, I, 408]. На следующий вечер Эвлин вновь обедал у него. За столом присутствовало двое дворян из хаусхолда канцлера, и дайэрист не преминул констатировать, что многие друзья и сикофанты уже предали его. 30 августа государственный секретарь Моррис привез печать в Уайтхолл.

Это был финал долгого пути к падению. Что ему предшествовало? Был ли он предопределен, если да, какими факторами? Из автобиографии Кларендона видно, что в последние месяцы перед отставкой он не имел возможности общаться с Карлом II по-прежнему: «Абсолютно верно, что видимых изменений в отношении короля к канцлеру не было. Он проводил с ним столько же времени и удостаивал приходом к нему в дом, как и прежде. Но когда канцлер пытался говорить с ним о других делах, которые считал более важными, чем официальные вопросы, то обнаруживал, что тот закрывался, не обращая внимания и не давая ответа, или проявляя недовольство. Король использовал любые средства, чтобы все могли видеть, что он выслушивает советы канцлера только по вопросам, непосредственно относившимся к его функциям, не больше, чем советы других людей» [6, III, 207–208]. Историки согласны в одном:

последние неудачи в войне с Голландией требовали принесения жертвы общественному мнению. Почти все историки называют Хайда «козлом отпущения». Хотя Кларендон меньше, чем любой другой, виновен в том, что страна втянулась в эту неудачную войну, он был наиболее подходящей фигурой, чтобы отыграться.