Классические мифы Греции и Рима

Ругал он Сервия и за введенный им ценз, и за то, что бремя обязанностей, прежде в равной мере лежавшее на всех гражданах легло на ниболее имущих

В разгар этой речи в курии появился сам Сервий, вызванный тревожной вестью. Еще из преддверия громко воскликнул:

– Как смеешь ты, Тарквиний в бытность мою живым созывать отцов и восседать в моем кресле?

В ответ Тарквиний грубо и дерзко закричал:

– Я занял кресло моего отца, потому что не рабы должны царствовать над свободными людьми! Наследник царю – царский сын, а не раб!

Приверженцы Сервия и Тарквиния подняли крик, в курию сбежался народ, и тогда Тарквиний на глазых у всех схватил Сервия в охапку, вынес из курии и сбросил с лестницы, а потом возвратился в курию к сенату.

Тут же его приспешники кинулись избивать царских слуг и люди Сервия пустились в бегство, а сам царь, едва живой, без провожатых попытался добраться домой, но по пути погиб под ударами убийц, которых Тарквиний послал за ним вдогонку.

Тем временем Туллия въехала на колеснице на формум и, не оробев среди толпы мужчин, вызвала мужа из курии и первая назвала мужа царем. Однако Тарквиний отослал ее домой – не место было женщине среди из беспокойного скопища мужчин. На обратном пути ее кони захрапели, возница натянул поводья и показал хозяйке тело убитого Сервия Туллия.

Однако у Туллии не нашлось ни единой слезинки для родного отца. Обезумевшая Туллия выхватила у возницы поводья и погнала коней прямо на тело несчастного и растерзала его. Затем, еще забрызганная отцовской кровью подлая явилась домой и принесла благодарность богам и пенатам.

На память об этом подлом преступлении люди прозвали место, где оно случилось Злодейской улицей. Оскорбив им богов и осквернив себя Туллия снискала проклятие на свою голову и на весь свой род.

Поступки Луция Тарквиния принесли ему прозвище Гордого: он не дал даже похоронить своего тестя, твердя, что Ромул тоже исчез без погребенья; затем он перебил знатнейших среди сенаторов, полагая, что те одобряли дело Сервия. Понимая, что сам подал людям дурной пример преступного похищения власти, который может быть усвоен его противниками, он окружил себя телохранителями; и так как, кроме силы, у него не было никакого права на царство, то и царствовал он не избранный народом, не утвержденный сенатом.

Он первым из царей уничтожил обычай обо всем совещаться с сенатом и распоряжался государством, советуясь только с домашними: сам – без народа и сената, – с кем хотел, воевал и с кем хотел мирился, как ему одному было угодно заключал и расторгал договоры и союзы.

Он единолично судил за уголовные дела и отчуждал имущество виновных в свою пользу.

Тарквиний начал войны, победил вольсков и габиев, но победы не принесли ему славы, ибо в вожделении победы прибегал он к самым низменным методам. Так, город Габии он взял благодаря хитрому плану своего младшего сына Секста, который явился в город в качестве перебежчика, якобы ненавидя собственного отца, но затем истребил старейших габиев и открыл город для войск отца.

Из богатой добычи, взятой после победы над Габией, Тарквиний отложил 40 талантов и велел на них учредить храм, самый большой и пышный из храмов.

Стремясь завершить строительство как можно скорее, царь пользовался не только государственной казной, но и трудом рабочих из простого люда. Хотя этот труд, и сам по себе нелегкий, добавлялся к военной службе, все же простолюдины меньше тяготились тем, что своими руками сооружали храмы богов, нежели теми, на вид меньшими, но гораздо более трудными, работами, на которые они потом были поставлены: устройством мест для зрителей в цирке и рытьем подземной клоаки – стока, принимающего все нечистоты города. Так римляне, победители всех окрестных народов, из воителей волей царя стали чернорабочими и каменотесами.

Среди этих занятий явилось страшное знаменье: из деревянной колонны выползла змея. В испуге люди забегали по царскому дому, а самого царя зловещая примета не то чтобы поразила ужасом, но скорее вселила в него беспокойство. Для истолкования общественных знамений призывались только этрусские прорицатели, но это предвестье как будто бы относилось лишь к царскому дому, и встревоженный Тарквиний решился послать посольство в Дельфы к самому прославленному на свете оракулу.