Классические мифы Греции и Рима

Осада Рима продолжалась месяц за месяцем продовольствие в городе всё скудело и дорожало, и Порсена уже надеялся взять город не сходя с места, когда объявился знатный юноша Гай Муций, которому показалось оскорбительным, что римский народ, ни в какой войне ни от каких врагов не знавший осады, даже в те времена, когда рабски служил царям, ныне, уже свободный, осажден этрусками, столько раз уже им битыми. И однажды он решил смыть этот позор отчаянным поступком невероятной дерзости – он замыслил проникнуть в неприятельский лагерь и убить Порсену. Однако из опасения, что, пойдя без ведома консулов и втайне от всех, он может быть схвачен римской стражей как перебежчик, Муций явился в сенат.

– Решился я, отцы-сенаторы, – сказал он, – переплыть Тибр и, если удастся, проникнуть во вражеский лагерь; но не грабить и не мстить за разбой, а совершить нечто большее, если помогут боги.

Сенаторы одобрили его умысел. И тогда он он удалился, скрыв под одеждой меч.

Добравшись до лагеря этрусков, попал он в густую толпу народа перед царским местом. Там как раз выдавали жалованье войскам и писец, сидевший рядом с царем почти в таком же наряде, был очень занят, и воины к нему шли толпою. Боясь спросить, который из двух Порсена, чтобы не выдать себя незнанием царя, он совершил то, к чему толкнул его случай, – вместо царя убил писца. Поднялась суматоха.

Прорубаясь оттуда окровавленным мечом сквозь смятенную толпу, в шуме и давке, он был схвачен царскими телохранителями, и его приволокли к царю Порсене. Здесь, перед возвышением, даже в столь грозной доле не устрашившись, он объявил:

– Я – римский гражданин, зовут меня Гай Муций. Я вышел на тебя, как враг на врага, и готов умереть, как готов был убить: римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою. И знай, что не один я питаю к тебе такие чувства, многие за мной чередою ждут той же чести. Итак, если угодно, готовься к недоброму: каждый час рисковать головой, встречать вооруженного врага у порога. Такую войну объявляем тебе мы, римские юноши; не бойся войска, не бойся битвы, – будешь ты с каждым из нас один на один.

Когда же царь, горя гневом и страшась опасности, велел вокруг развести костры, суля ему пытку, если он не признается тут же, что скрывается за его темной угрозой, Муций сказал ему:

– Знай же, сколь мало ценят плоть те, кто чает великой славы! – и неспешно положил правую руку в огонь, возжженный на жертвеннике. И так он жег ее, будто ничего не чувствуя, покуда царь, пораженный этим чудом, не вскочил вдруг со своего места и не приказал оттащить юношу от алтаря.

– Отойди, – сказал он, – ты безжалостнее к себе, чем ко мне! Я велел бы почтить такую доблесть, будь она во славу моей отчизны; ныне же по праву войны отпускаю тебя на волю целым и невредимым.

Тогда Муций, как бы воздавая за великодушие, сказал:

– Поскольку доблесть в такой чести у тебя, прими от меня в дар то, чего не мог добиться угрозами: нас триста лучших римских юношей, и поклялись мы преследовать тебя таким способом. Первый жребий был мой; а за мною последует другой, кому выпадет, и каждый придет в свой черед, пока судьба не подставит тебя удару!

* * *

Когда был отпущен Муций, которого потом за потерю правой руки нарекли Сцеволой[183], Порсена послал в Рим послов; так потрясло его и первое покушение, от которого он уберегся лишь по ошибке убийцы, и опасность, грозящая впредь столько раз, сколько будет заговорщиков, что он сам от себя предложил римлянам условия мира. Разумеется, его первое предложение возвратить Тарквиниям царскую власть было тщетным, и он сделал его лишь потому, что не мог отказать Тарквиниям, а не потому, что не предвидел отказа римлян.

Зато он добился возвращения вейянам захваченных земель и потребовал дать заложников, если римляне хотят, чтобы с Яникула были уведены войска. На таких условиях был заключен мир, и Порсена увел войско с Яникула и покинул римскую землю.

А отважному Гаю Муцию в награду за доблесть сенаторы выдали поле за Тибром, которое потом стали называть Муциевыми лугами.

Приложение Сивиллы и сивиллины книги

Давным – давно, в годы V олимпиады[184] и спустя считанных несколько лет от основания Рима, некая пожилая женщина приехала инкогнито в Рим и пришла к царю Тарквинию. Она сказала ему, что пришла по делу, которое напрямую касается судьбы его родного города и предложила ему купить у нее девять книг древнейших пророчеств всего лишь за три сотни золотых монет.