Классическое искусство. Введение в итальянское возрождение

Большие усилия приходится теперь приложить для того, чтобы бросить взгляд на фигуру под косым углом. Исполин задвинут в нишу, а из планировавшегося свободно стоящего строения все превратилось в стенное надгробие, причем скромного размера. Через сорок лет после начала работа завершилась этим прискорбным компромиссом. За это время ощущение стиля у художника полностью переменилось. «Моисей» стоит очень низко и преднамеренно помещен в окружение, создающее впечатление зауженности, он вставлен в рамки, которые постоянно грозит взорвать. Необходимое разрешение диссонанса осуществимо только в соседствующих фигурах. Это уже восприятие барокко.

Глава IV Рафаэль (1483–1520)

Рафаэль вырос в Умбрии. В школе Перуджино он выделялся среди всех прочих и до такой степени проникся чувствительной манерой мастера, что, по мнению Вазари, картины ученика и учителя неотличимы друг от друга. Быть может, никогда гениальный ученик до такой степени не полнился искусством учителя, как это было с Рафаэлем и Перуджино. Если ангел, написанный Леонардо на «Крещении Иисуса» Вероккьо, тут же бросается вам в глаза как нечто своеобычное, а отроческие работы Микеланджело вообще не с чем сопоставить, то Рафаэля начального периода невозможно обособить от Перуджино. И вот он является во Флоренцию. То было время, когда Микеланджело, отмеченный судьбой человек будущего, осуществив великие деяния своей молодости, стоял на пороге зрелости: он воздвиг «Давида» и работал над «Купающимися солдатами». Тогда же Леонардо, достигший зенита жизни и купавшийся в славе, выполнил свой картон на батальную тему и свершил невиданное прежде чудо «Моны Лизы». Рафаэлю было едва за двадцать. Какая будущность могла его ждать рядом с этими исполинами?

Перуджино высоко ценили на берегах Арно[49]; можно было сказать молодому человеку, что уж со своей-то манерой он публику найдет; можно было его ободрять, говоря, что он способен стать вторым, еще лучшим Перуджино: на большую самостоятельность его картины не претендовали.

Без крупицы флорентийского чувства реальности, однообразный в восприятиях, закосневший в изящной линии, Рафаэль вступил в практически безнадежное состязание с величайшими мастерами. Однако он принес с собой свойственный ему одному талант: талант к восприятию, внутреннюю способность меняться. Рафаэль впервые серьезно доказал это, когда расстался со своим умбрийским школьным багажом и целиком отдался флорентийским задачам. Такое встречается нечасто, а если принять во внимание краткость жизни Рафаэля, придется признать, что никому и никогда не удавалось проделать подобный путь развития за такой малый временной отрезок. Умбрийский мечтатель становится живописцем больших драматических сцен; юноша, отваживавшийся лишь робко коснуться земли, становится мастером, уверенной рукой изображающим людей, ухватывающим явление в его сути; рисовальный стиль Перуджино оборачивается живописным, а односторонний вкус к замершей красоте отступает перед потребностью в мощных объемных движениях. Это уже римский, мужественный мастер.

Рафаэль не обладает чувствительностью и деликатностью Леонардо, еще менее в нем мощи Микеланджело; можно было бы сказать, что ему присуща усредненность, общедоступность, когда бы понятия эти не толковались как пренебрежительная оценка. Это блаженное срединное состояние настолько редко встречается в наше время, что для большинства легче теперь найти дорогу к Микеланджело, чем к открытой, радостной, дружелюбной личности Рафаэля. Однако произведения его и ныне продолжают изливать на нас пленительную любезность характера, которой он главным образом и производил впечатление на своих современников.

49. Филиппино Липпи. Явление Мадонны св. Бернарду. Флоренция. Бадиа