Мария благородна и строга, как и у Альбертинелли, однако движения ее изящнее, а ангел так прекрасен, как под силу было бы его выполнить одному лишь Леонардо — со всем очарованием юношеской мечтательности в наклоненной слегка вперед и набок голове. Он произносит свои слова приветствия и протягивает руку к изумленной Деве, одновременно преклоняя колено. Вот полное благоговения приветствие на расстоянии — ничего общего с той бурно врывающейся школьницей, как у Гирландайо или Лоренцо ди Креди. И — впервые со времен готики — ангел является на облаке. На священное изображение вновь допускается чудесное. Заданный тон мечтательности находит ответ и продолжение в двух сопровождающих фигурах ангелов с вьющимися волосами и мягкими тенями, лежащими у глаз.
Вразрез с принятым расположением Мария стоит слева, а ангел появляется справа. Быть может, Андреа было желательно, чтобы вытянутая вперед (правая) рука не закрывала тела. Только теперь — и именно поэтому — фигура приобретает полную выразительную ясность. Рука обнажена, как и ноги сопровождающих ангелов, и рисунок явственно обнаруживает ученика Микеланджело. Левая рука держит стебель лилии совершенно по-микеланджеловски.
Картина еще не вполне свободна от отвлекающих деталей, однако архитектура заднего плана превосходна и нова. Она укрепляет фигуры и связывает их между собой. Линии пейзажа также принимают участие в общем движении.
В Палаццо Питти имеется еще одно «Благовещение», относящееся к позднему периоду Андреа (1528); первоначально написанное в люнете, ныне оно дополнено до прямоугольника (рис. 124 {22}). Здесь со всей очевидностью раскрывается противоположность того, чем был художник в начале и в конце своего пути. Далеко превосходя первую композицию по живописной виртуозности, это второе изображение обнаруживает тем не менее пустоту выражения, и тут уж нас не введет в обман никакое волшебство по части разработки воздуха и драпировок.
В «Мадонне с гарпиями» [Уффици] (рис. 125) Мария предстает перед нами зрелой женщиной, а Андреа — зрелым художником. Это самая благородная из всех флорентийских Мадонн, царственная в подаче себя, исполненная самосознания, а потому она совершенно несхожа с Рафаэлевой «Сикстинской Мадонной», которая вовсе о себе не думает.
Подобная статуе, стоит она на постаменте и смотрит вниз. Мальчик виснет у нее на шее, а она без каких-либо усилий удерживает весомую ношу на одной руке. Другая рука, удерживающая опертую на бедро книгу, спускается вниз. Также и это — мотив монументального стиля. Ничего материнского и задушевного, никакой жанровой игры с книгой, одна идеальная поза. Да в ней она и не смогла бы читать — не смогла бы даже захотеть читать. То, как широко лежит рука на корешке книги, является особенно прекрасным примером величественного жеста чинквеченто[106]
.Сопровождающие святые — Франциск и евангелист Иоанн — наделены богатым движением, однако находятся в подчиненном Мадонне положении уже хотя бы потому, что даны в профиль. Тесно сдвинутые друг к другу, вместе фигуры образуют единый комплекс, и богатая содержанием группа обретает дополнительную мощь вследствие пространственного соотношения: ни клочка излишнего пространства, тела повсюду примыкают к краям картины. Замечательно, что никакого впечатления обуженности при этом не возникает. В ряду средств, способствующих этому — пара уходящих вверх пилястров.
К скульптурному богатству добавляется еще и живописное богатство изображения. Андреа старается отобрать у наших глаз такие силуэты, вдоль которых можно было бы скользить взором, и вместо сплошных линий предлагает только отдельные светлые выпуклые поверхности. Из полутьмы то там, то тут выступает освещенная часть, чтобы тут же вновь погрузиться в тень. Равномерное и отчетливое развитие форм на свету прекращается. Глаз оказывается пребывающим в постоянном пленяющем движении, в результате чего возникает воплощенное в пространстве телесное впечатление, естественным образом одерживающее победу над всем более ранним богатством плоскостного стиля.