Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Не служить можно было только в том случае, если была возможность жить на доходы от поместья. Но совсем не служить дворянин, хотя и имел такое право, все же не мог – он стал бы своего рода изгоем в обществе. Поэтому, даже если служить совсем не хотелось, он проводил на службе хоть краткий срок, чтобы выслужить какой-нибудь чин, а потом уйти со службы. Так поступил, например, Н. М. Языков. Он с 1831 г. служил в Межевой канцелярии, а получив чин, в 1833 г. вышел в отставку. Среди литераторов, выбравших этот вариант, в первой половине XIX в. были Е. А. Баратынский, Д. В. Григорович, П. А. Катенин, И. В. Киреевский, И. С. Тургенев, В. А. Ушаков, А. С. Хомяков и др. Катенин писал своему другу Н. И. Бахтину в конце 1829 г.: «Однажды навсегда жребий мой брошен, по грехам моим – я литератор; службу я оставил, кажется, навсегда, богатства у меня едва достает, чтобы с горем, скукой и нуждой жить, семейства я не имею, стало, живейшие мои желания и чувства обращены на один предмет, на приобретение некоторого уважения и похвалы, как писатель, при жизни и по смерти»201. Этот вариант был маргинальным, поступить так решались очень немногие.

Большинство же литераторов-дворян выбирало совмещение службы и литературных занятий. Если они и решались выступать в печати, то в качестве литераторов-дилетантов, редко печатаясь (многое сохраняя в рукописи), причем чаще всего под псевдонимом или анонимно. В. А. Соллогуб вспоминал: «…все, чтó я писал, было по случаю, по заказу – для бенефисов, для альбомов и т. п. <…> Я всегда считал и считаю себя не литератором ex professo202, а любителем, прикомандированным к русской литературе по поводу дружеских сношений. Впрочем, и Лермонтов, несмотря на громадное его дарование, почитал себя не чем иным, как любителем, и, так сказать, шалил литературой»203. Аналогичным образом высказывался и П. А. Вяземский: «У меня литература была всегда животрепещущею склонностью, более зазывом, нежели призванием», «…утверждаю, что собственно для публики я никогда не писал. Когда я с пером в руке, она мне и в голову не приходит. <…> Преимущественно писал я всегда для себя, а потом уже для тесного кружка избранных»204.

Даже те, для кого литература была главным делом жизни, публично не позиционировали себя как писатели. Такова была, например, позиция Пушкина. Вяземский писал: «Пушкин <…> не любил слыть в обществе стихотворцем и сочинителем»205, такого же мнения придерживалась А. И. Смирнова-Россет: «Пушкин ненавидел, когда объявляли о нем “сочинитель”»206.

Чиновники сравнительно высокого ранга печатались только под псевдонимом. Например, попечитель Харьковского учебного округа А. А. Перовский публиковал книги как Антоний Погорельский.

Лишь немногие решались служить и при этом активно печататься. В этом случае литератору приходилось решать, как сочетать литературные занятия со службой, поскольку совмещение ролей чиновника (или офицера) и литератора в условиях бюрократического самодержавного государства нередко приводило к ролевому конфликту. Конфликт этот мог носить внешний характер, когда либо служба отнимала много времени и сил и мешала творчеству, либо литературные занятия не позволяли в полном объеме выполнять служебные обязанности, и писатель манкировал службой, что мешало карьере. Процитируем признание Соллогуба: «…мои начальники и сослуживцы не допускали мысли смотреть серьезно на человека, пишущего комедии и повести»207. В. П. Бурнашев вспоминал, как в середине 1820-х гг. литератора принимали на службу в Орловскую гражданскую палату с условием, «чтоб дал новый советник подписку не только не печататься нигде в журналах с своим именем, но даже и без имени»208, в противном случае его уволили бы со службы.

Случалось к тому же, что те или иные публикации вызывали гнев императора или крупных сановников209. Так, когда в одном из рассказов В. И. Даля в 1848 г. был усмотрен антиправительственный намек, министр внутренних дел Л. А. Перовский, в подчинении которого находился Даль, поставил его перед выбором: «Писать – так не служить, служить – так не писать»210, и Далю пришлось на несколько лет отказаться от литературной деятельности. Тот же министр в 1851 г. предложил другому своему подчиненному, И. С. Аксакову, «прекратить авторские труды»211 (поскольку ему поступил донос о публичном чтении Аксаковым своей поэмы «Бродяга»), но Аксаков отказался и вышел в отставку212.