«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Относительно врачебной профессии свободная конкуренция открыта, по крайней мере, постольку, поскольку каждый, даже не называющий себя врачом, может представить себя публике в качестве человека, умеющего лечить, без предварительных условий, поставленных ему здесь со стороны государства. Тем не менее медицинское принуждение тоже существует; например, таковым является принудительное оспопрививание. Поэтому контраст по сравнению с преимущественно частноправовым адвокатским принуждением не так велик, как кажется с первого взгляда. Было бы, следовательно, значительным успехом при господствующих обстоятельствах, если бы монополия адвокатуры была уничтожена вместе с монополией врачей. К счастью, чего-нибудь вроде так называемого предохранительного оспопрививания в судебных делах не имеется. Нотариат же как отрасль вольной юридической практики мог бы исчезнуть, причем его функции могли бы быть переданы, без всяких исключений, судам, доверие к которым публики было бы далеко лучше гарантировано.

Вообще, суды всегда являются сравнительно лучшим прибежищем для публики, чем привилегированный ремесленный класс вроде адвокатского. Даже при правительственном абсолютизме было относительным преимуществом, что, например, жалобы и дальнейшие процессуальные бумаги принимались прямо судами, т. е. могли направляться путем личной подачи в суд тяжущимися сторонами. В парламентскую эру адвокаты, само собой разумеется, настояли, чтобы этот ущерб их ремеслу был уничтожен. В противном случае, их принудительное и исключительное право, которое во всей полноте осуществилось также по вине конституционной эры, получило бы, в смысле выдержки принципа, сомнительную трещину. Без обязательства иметь адвоката сохранялась возможность, в случае необходимости, вести процесс самому, собственными личными усилиями, т. е. прямо в суде. Таким обстоятельством, между прочим, смог еще воспользоваться я сам в процессе с моей запиской, который я вел против Бисмарка; в то время полное адвокатское принуждение во всем его великолепии еще не было протиснуто адвокатами и евреями сквозь парламентские дебаты.

На адвокатское принуждение я потому указал здесь с такой особенной настойчивостью, что оно служит главным доказательством той вынужденно-рабской роли, которую публика играла и во многих других отношениях своих к сословию юристов. И потому при исследовании общих правосостояний в вопрос входят не только холопство, стоящее на высших ступенях, и соответственные ему учреждения или сословия, но и то обстоятельство, что народы и народ могли или должны были допустить самые унизительные принудительные учреждения. При обсуждении всего, что касается юристов и связанного с ними полуправа, указанное обстоятельство нужно принимать в расчет.

Вообще наша критика юриспруденции нимало не задается здесь целью быть общей; она имеет лишь специальную цель – коснуться социального холопства в существующем положении вещей в некоторых существенных его чертах и выставить его напоказ. Однако часть нынешнего состояния коренится в отдаленнейших фактах прошлого. В особенности холопство, поскольку оно действительно присуще сословию юристов, объясняется отчасти уже как наследие византизма в собственном, исторически-правовом смысле этого слова; а потому мы должны припомнить дальше некоторые исторические обстоятельства.

Относительно выводов из истории права, касающихся собственно теории и практики права, не нужно забывать, насколько это очень скудное полуправо всегда само собой напоминает о том, по чьей милости оно существует. Его слабое дыхание тотчас же прекращается, как только политика признает за лучшее, объявив чрезвычайную охрану, заменить обыкновенные суды, так сказать, инстанциями поля сражения и войны. Тогда под режимом самых суровых военно-полевых судов, оканчивающих процесс быстро, в течение нескольких часов, выясняется вполне, где прекращается наша прославленная культурная юрисдикция и в какой степени так называемое правовое состояние оказывается почти не чем иным, как вещью, допущенной в известных границах политикой насилия и хищничества; эта политика позволяет свободно играть в полуправо в тех областях, где она не ожидает каких-либо серьезных столкновений, и до тех только пор, пока её собственное существование не окажется под вопросом. В большом масштабе вновь осуществила это поучительное направление политики русская действительность 1906 года.