«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Истинная собственность – поэтому слишком фундаментальная вещь, чтобы какая бы то ни была конвенционалистическая теория её происхождения могла уменьшить её значение. Привходящее сюда соглашение не есть произвольная вещь, но вещь необходимая по существу дела. Можно было бы даже сказать, что она по природе необходима, если бы под природой понималась совокупность обстоятельств, ведущих к указанному соглашению. Я напоминаю здесь о том, что аналогичная теория денег удалась мне только потому, что я устранил обычное конвенционалистическое представление и его произвольность. Как никакой хозяйственный процесс, совершающийся при посредстве денег, не может быть правильно оценен, пока функция денег не понята в её абсолютном, так сказать, сверхконвенциональном значении, точно так же и все понятия о частном праве и особенно понятие о собственности остаются несовершенными, даже неустойчивыми, если не решаются свести эти понятия к вещественно-логической необходимости, стоящей выше всякого произвольного соглашения, которое могло быть или не быть.

Итак, не отдельная личность соглашается лишь признать за другою личностью нечто, ей исключительно принадлежащее; существует предварительная фактическая необходимость, только следствием которой является привходящее затем сюда признание собственности. Если теперь мы представим себе, что схема двух лиц распространена на множество лиц, то и тогда окажется, что конкуренция в обладании природой может причинить затруднения лишь постольку, поскольку не имеется налицо никакого принципа взаимного ограничения. Не мешать друг другу, приняв наперед за норму равенство в притязаниях, – такой максимой нельзя уже обойтись там, где имеются налицо исторически чрезмерно расширившиеся присвоения и где дело идет о том, чтобы следующим, так сказать, эпигонам, уже не находящим никаких бесхозяйных частей природы, несмотря на это, открыть доступ к какой-либо её части, в особенности же к необходимому участку пахотной земли. Если бы даже вначале, в момент более значительных присвоений, не имела места никакая несправедливость, но лишь одно в то время невинное расширение владения, то все-таки впоследствии отношение было бы изменено тем обстоятельством, что и другие являются соконкурентами в пользовании общими естественными угодьями.

В таких фундаментальных вещах не только одновременно живущие, но и позднейшие поколения должно рассматривать, как неудобных конкурентов. Чисто историческое изменение дела приобретает здесь вес. Правда, никто не должен быть ограничен в приобретенных им правах без эквивалента; но с точки зрения растущей конкуренции в обладании природой и её хозяйственными благами, нужно задать себе вопрос, в какой степени может отдельная личность удерживать эти блага в своем распоряжении? Должен ли, например, земледелец иметь во владении лишь столько земли и почвы, сколько он может обработать руками своей семьи и при некоторой посторонней помощи? Это очень сложный вопрос, ибо скот, и особенно лошади, необходимые для сколько-нибудь широкого ведения хозяйства, должны быть приняты в расчет и потому должны увеличить количество человеческих сил, при помощи которых может идти надлежащим образом и достаточно широко сельскохозяйственное производство. В этом смысле сельское хозяйство обладает весьма понятной тенденцией к некоторому расширению, и ограничение его простым семейным хозяйствованием, с правильной точки зрения, не может считаться абсолютно нормальным.

4. Решение проблемы, кратко охарактеризованной выше, при ближайшем рассмотрении кажется как бы тупиком, из которого нет выхода. Поэтому сама постановка задачи должна содержать ошибку, и эту ошибку, к счастью, можно отыскать. Ссылка на то, что природа, которую не произвел человек, должна быть доступна всем, имеет приемлемый смысл только для первоначальных состояний, следовательно, и позднее только там, где природа еще бесхозяйна. Совершенно не считаясь с тем, что однажды бывшая в хозяйстве почва не является уже только природой, но есть отчасти продукт улучшающей культуры, уже сама воля человека, отграничившего себе собственность, должна уважаться как таковая. Только там, где это отграничение само по себе наперед уже было несправедливостью, т. е. основывалось на насилии, – только там оно не может и впоследствии стать подлинным правом; самое большое, оно может иметь силу лишь внешнеюридического права на основании давности и ради порядка.