Клаудиа, или Дети Испании

— Перикито! — вскрикнула Клаудиа и тоже бросилась на грудь Педро. Свободной рукой он поднял и ее, и так, держа мальчика и девушку рядом в своих богатырских объятиях, он как-то неловко улыбнулся другу.

— Видишь, мне даже не пожать твоей благородной лейтенантской руки, старина!

Через минуту все четверо устроились все на том же тюфяке, Педро достал из засаленной нищенской сумы пару бутылок отличной мальвазии и огромный кусок страсбургского паштета, и за неимением бокалов питье и еда пошли по кругу.

Игнасио, как завороженный, смотрел на этих удивительных людей, на их одинаковые серебряные кольца-печатки с быками, которые все трое носили на средних пальцах правых рук, и понимал, что, пожалуй, первый раз в жизни столкнулся с чем-то по-настоящему интересным.

Все трое жадно разглядывали друг друга, но у каждого во взгляде преобладали совершенно разные чувства: у Женевьевы — облегчение и нежность, у лейтенанта — решимость и радость, а у дона Санчо — почему-то печаль. И мальчик инстинктивно пересел поближе к этому странному знакомцу матери. Тот понял движение мальчика по-своему.

— С графиней Кастильофель все в порядке, Игнасио, я сам посадил ее в карету и проводил до Мадрида.

— Дивны дела твои, Господи, — усмехнулся Хуан. — Доверенное лицо нового короля, оказывается, дружил с фавориткой свергнутого фаворита!

Клаудиа грустно улыбнулась при этих словах и взяла за руки Игнасио и Педро.

Педро стал на какое-то мгновение серьезнее, отчего его красивое лицо похорошело еще больше. И вдруг совсем иным, веселым и громким голосом он произнес:

— Слушай, старина, хочешь, я сейчас покажу тебе один фокус, а?

Хуан неопределенно хмыкнул и сунул в рот очередную соломинку, но Педро уже вскочил и потянул с тюфяка Игнасио и Клаудиу.

— Закрой-ка на мгновение глаза, Хуанито. — И когда тот неохотно, но честно выполнил просьбу, Педро поставил мальчика и девушку у стены, придав обоим совершенно одинаковые позы. И затем с детским счастливым смехом скомандовал: — А теперь раз… два… три… Смотри!

Хуан внимательно и долго рассматривал представшее его круглым совиным глазам зрелище и неуверенно протянул:

— В принципе, я этот фокус уже видел с полчаса назад… Но что за дьявольщина, а? — Он обернулся к другу.

— Ах, старина, не я ли посылал тебя в Сарагосу искать ведьму?

— Ну, во-первых, я сам туда отправился, хотя и по твоей просьбе, а, во-вторых, неужели ты хочешь сказать, что такую штуку с этими лицами, похожими, как две капли воды, устроила она? Лягушачьей косточкой, что ли?

— Она, Хуан, она, но не лягушачьей косточкой и не змеиной слюной, а холодным расчетом и ловкостью рук… — Тут Педро, правда, вспомнил, что встретил Пресентасионату на берегу Эбро совершенно случайно, и смутился было, но тут же самодовольно добавил. — Ну, и я ей, разумеется, немного помог.

— Ты, видно, слишком вжился в роль полоумного нищего. Какое отношение ты имеешь к отпрыску кердо?

Клаудиа укоризненно посмотрела на Хуана, но ничего не сказала, а только обняла мальчика, и они оба отошли от стены.

— В том-то и дело, что Игнасио не имеет к Годою никакого отношения! — торжественно произнес Педро.

Тут Игнасио совсем уже побледнел, и было видно, как дрожат его крупные мальчишеские губы.

— Как вы смеете?! — В голове у мальчика мгновенно промелькнули и первое появление этого странного человека, и его вечерние визиты к матери, и черные кудри, так похожие на те, что падали на его собственные плечи. — Вы… Вы хотите сказать… — и тут бледность на его лице сменилась пунцовой краской. — Вы хотите сказать, что мой отец — вы?!

Неожиданный дружный хохот был ему ответом, но в следующее мгновение Педро подошел к мальчику и положил руки ему на плечи.

— Нет, Игнасио, к сожалению — я говорю «к сожалению» лишь потому, что каждый отец мог бы гордиться таким сыном! — твой отец не я. Я сам обязан твоему отцу всем, он подобрал меня, маленького беглого сироту, он дал мне кров и пищу не только для тела, но и для ума, он…

Но тут речь Педро вдруг была прервана глухим стоном Клаудии.

— Игнасио — мой брат!!! — Девушка бросилась к мальчику и стала слепо целовать его, пропуская сквозь пальцы волосы, обнимала, вертела, и счастливые слезы заливали ее лицо. — Мой жданный, мой желанный! Я всегда хотела верить, что ты живой! Что ты есть!

Мальчик стоял совершенно растерянный, пораженный, послушно поддаваясь рукам Клаудии.

— Но… мама… — прошептал он и перевел глаза, полные боли, с одного мужского лица на другое.

Хуан, прищурившись, спокойно и с явным любопытством разглядывал его, но Педро, всегда чувствовавший чужую боль как свою, понял состояние мальчика и почти насильно освободил его из рук Клаудии.

— Сядь, Игнасио. Я знаю, как трудно бывает сразу понять, что ты столько лет жил чужой жизнью, что те, кого ты считал самыми близкими тебе людьми, оказались совсем… посторонними…

— Мама… — снова прошептали бескровные губы.

— … но тебе нечего стыдиться, мой мальчик. Твои родители были достойными людьми, не запятнавшими себя ничем, они были настоящими представителями своей страны…

— Так я… француз? — едва слышно прошептал Игнасио.