Но на этот раз разочарование ее оказалось страшным. В толпе вдруг произошло какое-то замешательство, лошади остановились, и Клаудиа сквозь раздавшихся на миг людей увидела, словно в дурном сне, что под копытами одного из коней лежит Мануэль. Он был все в том же темно-синем фраке, в котором ужинал с нею и Игнасио в тот, казавшийся теперь таким далеким вечер ее преждевременно справлявшегося дня рождения; золотые волосы его были испачканы грязью и кровью, одна щека располосована навахой…
Клаудиа изо всех сил зажала себе рот рукой, и в ужасе оглянулась, не проснулся ли Игнасио. Если он увидит это, остановить его будет невозможно, и они погибнут все. Но мальчик лишь тихо простонал и перевернулся на другой бок. Плохо видя сквозь слезы, с колотящимся сердцем, чей стук громом отдавался у нее в ушах, Клаудиа снова прильнула к окну, уже забыв о всякой предосторожности.
Какой-то широкоплечий мачо изо всей силы обрушил на лежащее тело свою палку, но тут гвардеец сильно встряхнул Мануэля за шиворот, и тот с усилием поднялся.
— Смерть кердо!
— Колбасника на эшафот! — снова раздались бешеные выкрики.
Мануэль с трудом уцепился за стремя и сделал несколько шагов, пытаясь поднять голову. И Клаудиа, уже теряя сознание, вдруг увидела устремленный прямо на ее окно взгляд этих когда-то прекрасных голубых глаз, в которых теперь стояли только мука и боль непонимания.
— Прости меня, Мануэль… — еще успела прошептать она, но из толпы метнулась очередная рука с навахой, и свет померк сразу для обоих — и для Годоя, и для Клаудии…
Она пришла в себя от теплой воды, которую Игнасио трясущимися руками лил ей прямо на лицо.
— Что ты? Что с тобой? — шептал он.
— Уже ничего, — Клаудиа, постепенно приходя в себя, осторожно села, прислонившись к стене.
— Но что случилось? Кто-то приходил сюда?
— Нет, никого. Наверное, это просто от переживаний и от слабости — мы же сидим здесь уже неизвестно сколько.
— На улице все стихло.
— Да, хорошо, — с трудом выдавила Клаудиа и отвернулась. — Я лучше пойду лягу, а ты… посиди рядом со мной. Теперь, наверное, Хуан уже скоро придет за нами. Помоги мне добраться до тюфяка…
Клаудиа лежала лицом к стене, чтобы Игнасио не мог видеть ее лица. Вот чем кончилась сказка о золотоволосом принце на белом коне. И, кто знает, не виновата ли в таком ужасном конце этой сказки и она сама, она, всей своей любовью не сумевшая направить Мануэля на путь деятельного добра? Она, разлюбившая его за мелочность, за лень, за ложь? В то время как, может быть, надо было бороться за него до конца… до самого конца, пока он не оказался в руках черни? Если сейчас он сумеет продержаться до того, как его доволокут до короля — а толпа явно направлялась во дворец — он выживет. А если нет? Но все рассуждения девушки затмевались простой человеческой болью при воспоминании о том, кто открыл ей мир плотской неги, мир веселого богатства и надежд.
С падением Годоя, она теряла не только человека, которого когда-то безумно любила, не только свою обеспеченность и свободу — она теряла надежду вернуть имени Гризальва заслуженную славу, возможность найти отца, мечту стать независимой, полезной, любимой дочерью Испании.
— О, Мануэль… Как же так, Мануэлито? — шептали ее губы, и ледяные слезы мочили протертую ткань старого тюфяка. — Где ты теперь?.. Жив ли?..
Глава вторая. Возвращение
Клаудиа очнулась от своих страшных грез, лишь когда по комнате полыхнул на мгновение яркий свет от раскрывшейся входной двери. Они с Игнасио инстинктивно вскочили и прижались друг к другу.
— Не бойтесь, это я, — тихо сказал Хуан. — Все спокойно.
— Что с мамой? — бросился к нему Игнасио.
— Женщин не тронули, — равнодушно ответил Хуан. — Кажется, их вывезли в Прадо.
— А отец?
Клаудиа бросила на Хуана умоляющий взгляд.
Но тот неумолимо хмуро ответил:
— Он больше тридцати часов провалялся на чердаке, завернувшись в ковер. А потом его тоже доставили во дворец.
— Правда?! — в один голос крикнули Клаудиа и мальчик, а девушка подумала: «Неужели мы просидели здесь так долго? Более тридцати часов!»
— Правда, правда. Еще вчера Карлос отрекся от престола в пользу принца Астурийского, и кому теперь дело до какого-то бывшего фаворита.
— Но инфант ненавидит отца!
— У бывшего инфанта есть теперь дела поважнее, дуралей. Впрочем, хватит пустой болтовни. Клаудита, ты немедленно отправляешься в Памплону — таков приказ. Страна уже кишит французами.
— А Игнасио?
— Игнасио? Пусть идет обратно к матери. Отныне его особа никого не интересует. Он спасен — ну, и слава Богу, что тебе еще нужно? Так что, парень, выходи на мадридскую дорогу и катись прямо до столицы.
Мальчик, удивленно взиравший на странную фамильярность по отношению к француженке этого возвышенного его отцом мужлана, вдруг вспыхнул и топнул ногой.
— Лейтенант, как вы смеете разговаривать подобным образом с графом Кастильофель?! Если бы только она спаслась не благодаря вам…