Клаудиа, или Дети Испании

— Потерпи, миленькая, потерпи, хорошая моя, — просил он. — Скоро, совсем скоро наступят для нас с тобой другие времена…

Небо темнело, но он уже оставил позади харчевню Вильяверде, ушли вправо дороги на Хетафе и Парла, промелькнула вента[132] в Пинто. Сразу за ней Педро дал Эрманите десять минут передышки, и скоро перед ними уже встали величественные стены церкви Вальдеморо. Наконец, внизу открылась необъятная долина, где сливали свои воды Харама и Тахо. Педро вытер пот со лба: он успел доехать почти засветло.

Но огромный мост через Тахо, подтверждая самые худшие опасения Педро, оказался пуст, равно как и бедные северные предместья. Значит, весь народ там, у дворцов… Действительно, по мере приближения к центру городка до него все отчетливее начинал доноситься глухой ропот волнующейся толпы. Педро до боли стиснул зубы и немилосердно сдавил бока Эрманиты. Что, если он опоздал!? Ничего не видя от гнева и ужаса, Педро мчался по узким улочкам, заваленным расползшимися под ливнем бумажными масками, и проклятые рожи луны, словно издеваясь, кривились ему с каждого крыльца.

Он ворвался на запруженную народом площадь перед дворцом Князя мира как раз в тот момент, когда толпа уже выломала немало прутьев из чугунной ограды, а сам дворец зиял несколькими разбитыми окнами на втором этаже. Внутри, однако, стояла кромешная тьма. Никакой обороны, по-видимому, не было. Отогнав лошадь в ближайший пустынный переулок и спрятав ее в покинутой старой конюшне, Педро еще раз оценил происходящее и сразу понял, в чем теперь заключается его единственный шанс. Толпа была совершенно неорганизованной. Кто-то бестолково ломился в ворота, кто-то швырял камни, кто-то выкрикивал проклятия в адрес кердо, но все это пока еще не представляло собой той страшной силы, которая создается наличием лидера. Те отдельные неуклюжие крикуны из народа, которые заразительно кричали, что их обманывают, что они не позволят, и требовали короля Фердинанда, все же пока не решались действовать по-настоящему. И тогда Педро быстро сорвал с головы красный платок, рассыпал по плечам черные кудри, и, выхватив у какого-то ротозея праздничный шест, привязал к нему эту пурпурную тряпку. Платок захлопал на ветру, и несколько случайных глаз увидели его. Этого было достаточно. Уже в следующий момент Педро привлек к себе внимание остальных и спустя секунды вполне мог отдавать приказания.

— Стройся в колонны, ребята! Первая — в обход через конюшни, вторая — к парадному входу, вот туда! — Он схватил за плечо первого, показавшегося ему поприличней крестьянина. — Ты отвечаешь за то, чтобы дело обошлось без крови! Женщин не трогать! Мы занимаемся настоящим мужским делом! Вперед, ребята! И помните, бабы тут не при чем! Ловите кердо!

Так, командуя налево и направо или, вернее, создавая некую иллюзию командования, Педро решительно рванулся к зданию. «Скорее! Скорее! Туда, внутрь! Неужели эта скотина додумается оказывать сопротивление? — лихорадочно думал он. — Если он сдастся спокойно, наши тугодумы, скорее всего, не решатся его тронуть, но если их раздразнить, тогда плохо… Но, главное, где она?! Ах, зачем мы тогда научили ее фехтовать? — вдруг обозлился он на себя и Хуана. — И где Хуан, черт возьми, где этот лейтенант, которому поручена охрана его свинячей светлости?»

Но вот Педро оказался уже у подножия одной из лестниц, его высокая фигура в распахнутой белой рубашке с развевающимися кудрями отчетливо выделялась на фоне темных одежд обезумевшей воющей толпы.

— Вперед, ребята! Возьмем кердо живьем! — во всю силу своих легких крикнул он. — Но помните, что мы испанцы, мы в отличие от поганых французов не проливаем крови ни детей, ни женщин! — И с этими словами он распахнул последние двери и ворвался в залу.

Перед ним стоял стол, накрытый на троих, где в лужах вина от разбитых бокалов плавали жалкие цветы полевого клевера. Педро скривился, как от боли, не глядя, сунул мокрый цветок себе за пазуху и бросился в следующую комнату.

Всюду было темно и пусто. Он несся по мрачному дворцу, плутая в незнакомых коридорах и анфиладах, стараясь увидеть хотя бы отблеск какого-нибудь света. Неожиданно его резные ноздри вздрогнули, почувствовав запах копоти, вероятно, от догорающего факела, и он помчался на этот запах, как волк мчится на призывный запах волчицы. У него за спиной по-прежнему гудела и ревела неистовая толпа. Они бежали с возгласами: «Где Годой?! Где скрывается эта свинья!?» и «Да здравствует король Фердинанд! Желанный! Желанный! Желанный!..» Пьяные разгулявшиеся мужики, съехавшиеся сюда со всех окрестных деревень и городков, крушили и ломали все вокруг, хватали лакомые куски со стола, пили дорогое вино и разбивали о картины, висящие на стенах, тарелки из дорогого севрского фарфора.

Педро ворвался в узкий темный коридор, где едва могли разминуться два человека, и едва не сбил с ног какую-то женщину. Она слабо начала оседать, и он едва успел подхватить ее. Слабый знакомый аромат исходил от ее тугих плеч.

— Пепа! — вскрикнул он. — Пепа, где она?

Но Пепа даже не поняла, о чем ее спрашивают.